Мои внутренности сжиматься не перестали. Наоборот, премерзкое
чувство лишь обострилось, мешая нормально дышать. Немного погодя
оно и вовсе ухудшилось. Словно мне грудную клетку ржавым тупым
ножом вскрывали, настолько больно. Вскрывали совсем не спеша, без
анестезии, и заканчивать совсем не спешили, растягивая мою боль в
бесконечность.
— А если я не хочу? — повернулась к нему немного более
резко, нежели стоило, обхватывая ладонью его лицо, приподнимая. —
Если я не хочу помнить об этом? Если думаешь, мои гормоны настолько
затмили мне мозг, что я не отдаю себе отчёта в том, кто ты и какой
ты, то уверяю тебя, это не так. И да, я приняла тебя таким, какой
ты есть, у меня целых семь лет на это было, — произнесла совсем не
мягко, может быть с присущим мне упрямством. — Конечно, это не
отменяет тот факт, что я обязательно попытаюсь тебя переделать,
потому что моя совесть мне не позволит иначе. Но и тот факт, что
тебя не переделаешь, я тоже принимаю. Я не настолько бестолковая и
беспомощная, как ты считаешь.
Он взял мои ладони в свои, отнял от моего лица и ласково
поцеловал каждый пальчик на них. Хотя отвлекающий манёвр совсем не
сработал.
— В том и дело, Луна, ты уже грезишь, если так размышляешь. И я
никогда не считал тебя бестолковой и беспомощной. Ты, конечно,
взбалмошная временами и упрямая до такой степени, что забываешь об
инстинкте самосохранения, но уж точно не слабая и безвольная
дурочка. Наоборот, — опять вздохнул. — Ты слишком хороша. Для меня,
так точно.
Должно быть эти слова были призваны меня успокоить. Вот только
эффект получился обратным.
Такая злость разобрала…
— Да что ты заладил о том, как я хороша?! Грежу? Я? Так, да?! —
бросила встречным обвинением. — Ну, так разбуди меня, заставь
очнуться! Или ещё лучше, просто уходи, оставь меня, ты сможешь, я
знаю, мы ведь всё равно обречены по твоему мнению. А ещё лучше —
сразу убей. Ты ведь именно так решаешь все проблемы, мешающие жить,
как тебе хочется?!
С каждым моим словом моя ярость во мне только росла и крепла,
продлевая невозможность нормально дышать. И не только она. На горле
сомкнулись мужские пальцы, сдавливая, лишая последних крох
кислорода.
— Ты права. Именно так.
В глазах напротив светилось не меньше ярости, чем во мне, если
не больше. Пальцы с хрустом то сильнее сжимали мою шею, то
ослабляли хватку.