Разумеется, я вспоминаю. Не могу не
вспоминать. Но даже воспоминания потеряли вкус. Да и к чему травить душу,
пропуская через себя то, что уже никогда не повторится и не станет ярким и
цветным? Паша ушел и забрал с собой все краски моего счастья. Я чувствую себя
никому не нужной. Без него я и себе не нужна. Без него я никто.
Я никак не могу понять, почему ощущаю себя
такой неприкаянной, всеми забытой и одинокой, когда нахожусь в прямом смысле в
центре видимости всех, кого только можно представить? Но общаться с кем бы то
ни было первое время я вообще отказывалась. У одного моего знакомого когда-то
была привычка: записывать всех своих бывших или неудавшихся девушек в
телефонной книге как «Не брать однозначно». Причем таких абонентов у него было больше
десятка, и каждый пронумерован. Этот прием я оценила, когда у самой стали
накапливаться нежелательные номера, как то – бывшие однокурсники, девчонки, с
которыми я когда-то работала, какие-то Пашины знакомые… И все они пытались
навязчиво или ненавязчиво узнать, как у меня дела. Черный список «вконтакте» пополнился многими аккаунтами. Да, я не хотела
ни с кем общаться.
И да – я очень изменилась после аварии. Я
стала… ну, не знаю… грубой, что ли? Резкой. Помните затролленную в интернете
фразу: «Эй, ты чо такая дерзкая?» Вот в то время она очень даже применима ко
мне в отношении незнакомых людей, да и некоторых знакомых тоже. Я не хотела
никого видеть, варилась в котле из своих убийственных мыслей, главная из
которых была: «Почему именно я…? Почему не кто-то другой…?» Жить не хотелось.
По ночам кричала в подушку. Простынь хватала руками так, что едва не разорвала.
Наверное, самая причудливая в мире вещь – это
время. Принято считать, что в радости оно пролетает незаметно, а в скуке и
ожидании еле-еле плетется. Но люди, пережившие большое горе, знают, что и в
жгучей тоске время пробегает довольно быстро. И все это время я была грубой.
Злой. Озлобленной на весь мир, даже на маму, которая волновалась за меня и
постоянно спрашивала о самочувствии. Я же просила ее выйти из комнаты и
оставить меня одну. Видела, как ей тяжело было слышать подобные слова от родной
дочери, и все равно прогоняла ее. И не только маму. Когда я лежала в больнице, приходил
Даня Кораблев. Я его прогнала. Благим матом кричала на всю палату. Да, я
поступила некрасиво. На меня давили, пытались объяснить, что он – мой друг, но
– не-а. И даже если бы сейчас появилась возможность наладить общение, то мне не
о чем с ним разговаривать. Мы совершенно чужие. Я не жалею об этом – мне
безразлично. Наверное, прав был Ивар, когда сказал, что у меня очень жесткий
отбор для общения, да. Если человек меня разочаровал, сделал подлянку или еще
что-нибудь неприятное в мою сторону – я в этот же момент перестаю его замечать,
разговаривать с ним и даже стараюсь на него не смотреть. Никаких горьких эмоций
по этому поводу я не ощущаю, будто и не было этого человека в моей жизни.