Прежний настрой его смазался. Гром скрестил руки на груди и взглянул на меня так, будто больше всего на свете мечтал открутить мне голову. Слова извинения дались ему нелегко. А я, вместо того, чтобы принять их с распростертыми объятиями и слезами на глазах, огрызнулась.
И все-таки сейчас в его взгляде не было той ненависти и горячечной ярости, что испугала меня два месяца назад.
Но сейчас отступление – лучшая тактика.
– Вы злорадствуете над женщиной, которую бросили в стан врага?
Ага, отступление. Говорил же Искен: “Не нарывайся”. Но жизнь меня ничему не учит. Если молния вскипела в крови, не успокоюсь, пока не выпущу весь пар.
– Вы почетный дипломат, а не пленница. Не стоит драматизировать.
“Заткнись, Мирай! Заткнись!” – завопил внутренний голос с интонациями Искена.
Я вперила взгляд в озеро, надеясь остыть, но и там увидела отражение Грома. Он стал моим личным проклятием. Его тень нависала надо мной, заслоняя солнце.
– Вам была дорога та лента?
Почему это его интересует? Откуда такие странные вопросы? Как будто на что-то намекает.
Я посмотрела на него искоса и осторожно ответила:
– Да.
– Откуда она у вас?
– Мне подарил ее дядя Комо. Для меня она была как талисман. А вы… – я запнулась и медленно опустила взгляд, но получилось, что я оглядела Грома с головы до мысков сапог. Он снял детали доспеха, и черная ткань прилегала к телу, не скрывая очертаний хорошо развитых мышц. – Вы казались мне менее общительным.
– Я спросил у Мая, что значил тот ритуал, – сообщил Гром бесстрастным тоном, даже не обратив внимания на мое заявление.
Внутри все перевернулось, а потом съежилось от мучительного и болезненного стыда.
– Госпожа Мирай, – его голос стал капельку теплей. – Не переживайте, нам это не грозит.
И развернулся, чтобы уйти и оставить за собой последнее слово.
– Да, верно. Вы совершенно правы, – дыхание участилось, пальцы сжались в кулаки, и по ним скользнула тонкая голубая молния. Как змея, свернулась на запястье. – Ведь мужчина должен завязать на дереве ленту своей любимой девушки. То должен был быть жест вечной любви, а не вечной ненависти.
Он замер, а потом медленно повернулся. Пока приближался, взгляд его блуждал по моему лицу, изучая. Или желая вскрыть черепную коробку и прочитать мысли.
– У меня нет к вам ненависти, – проговорил негромко, но четко. – Ненавидеть и мстить женщине недостойно. Но есть досада.