Две недели я провёл в одиночестве в бутырской тюрьме, ожидая
очередного этапа. В обязательном порядке посмотрел на их
прогулочные дворики, познакомился со всеми сидельцами галёрки, и,
пользуясь услугами местной библиотеки, можно сказать, скоротал
время. Соседи предупредили меня, во сколько обычно готовят людей в
дорогу, ну а день, в смысле, число, я знал ещё до прибытия в
"Бутырку".
В день этапа, после подъёма меня доставили в местный "собачник",
где конвой провёл очередной шмон и уже через час я сидел в воронке,
направляясь к вокзалу.
В этот раз спецконвой был самарский, который ничем не отличался
от питерского, если только в более тёплом общении, ведь, как ни
как, а почти трое суток нам предстояло проехать вместе. Мост через
реку Волга я, к сожалению, проспал, так как проезжали его ночью. А
в остальном, как мне казалось, всё шло своим чередом, никаких
происшествий, чтоб можно было отметить и рассказать.
Парни, которых гнали на Оренбург, старались передать мне
сигареты и разной "бодяги" по мелочам, чтоб тем самым пополнить мои
запасы. Люди сочувствовали, желая удачи и "фарта". И никто не знал
и не мог знать, что в скором времени меня ожидало. Странно, но
впервые чутьё, которое всегда было со мной и предупреждало об
опасности, покинуло меня. И поэтому, когда конвой сообщил мне, что
подъезжаем, я был спокоен, как никогда.
Поезд остановился и, спустя несколько минут к вагону подрулил
воронок. Начальник караула проскочил мимо меня с посылочным ящиком,
то есть моим личным делом, что означало - готовиться к выходу.
Вновь в машину, которую припарковал к вагону местный Шумахер,
кроме меня никого не загружали. Поэтому, как только я был помещён в
так называемый стакан, мы сразу же тронулись. Правда на этот раз на
мне сковали оковы, так как незнакомый край, свои правила и обычаи.
Но руки, скованные впереди меня, ни в чём не напрягали и я отнёсся
к этому очень спокойно. А когда воронок остановился, я
непроизвольно сказал себе: "С Богом!". И выйдя из машины, поставил
перед собой свои вещи, ожидая дальнейших команд. Солнце ослепило
глаза, и мне невольно пришлось их прищурить и тем самым не принять
во внимание толпу местных ментов, стоявших рядом с тюрьмой в
ожидании моего приезда. Если опять же перевести всё на "феню", то в
их краях это, безусловно, была бы "картина маслом". Даже
представить трудно, какие эти отморозки сделали лица , когда
увидели, что перед ними, как ни в чём ни бывало, стоит на
собственных ногах человек, приговорённый к пожизненному лишению
свободы. И главное, потягивается под лучами солнца. Я сам осознал
их ужас, когда у одного из ментов началась истерика в прямом смысле
слова. Придя в себя, с дикими криками он кинулся на меня
первым.