Переговоры насчёт сделок продолжались даже после того, как
запросили срок. Правда, не со мной лично, а с моим адвокатом. А я
тем временем по-прежнему, в глубине души, считал, что вся эта
бодяга с ПАС - бред, причём, не просто бред, а бред полный.
Насколько помню, адвокат, который защищал меня во время
процесса, тоже был уверен на все сто, что никакого пожизненного мне
"не светит". С каждым приходом он убеждал меня, чтобы я успокоился
и "держал себя в руках".
Перемены начались сразу же после того, как прокурор запросил
срок. Сама жизнь в Крестах "преобразилась". Многое вдруг стало не
доступным. Даже обычный выход из камеры на галёрку, чтоб побегать
без проводника и отвести душу, стал запрещённым. Руководство
изменилось прямо на глазах. Даже все те, кто получали ежемесячную
добавку к своей пенсии, исчезли, как призраки. Отныне их было и
"днём с огнём" не сыскать. Впервые в жизни Крестов на кормушки
подельников были повешены амбарные замки и любое движение - будь
это прогулка или что-то подобное, контролировалось уже
спецгруппами.
Было такое ощущение, что в следственные кабинеты на встречу с
адвокатом, будут возить на каталке, как доктора Ганнибала в фильме
"Молчание ягнят". А в баню вообще водить прекратят и будут просто
открывать дверь и, как пожарники, обливать из шланга. С трубкой
вообще стало проблематично, чтоб, к примеру, запарить и удержать её
в камере.
Такой прыти от местных властей я не ожидал и не был готов к
отражению.
На приговор шёл с надеждой, что всё образуется. Ментов всех
мастей нагнали в тот день из всех судов Питера. А когда над
Крестами пролетел вертолёт, я подумал, что и рядом в Неве стоят две
подводные лодки. Но увы, после слов судьи "приговорён к
пожизненному лишению свободы", все надежды мои пропали и я чуть
было умом не тронулся. А дальше - больше, точнее, не заходя в
камеру за вещами, меня, закованного в наручники, сразу под
усиленным конвоем отвели на известную в питерских Крестах галёру
"два - один" и поместили в такую яму, что захочешь описать - не
опишешь.
Галёра 2/1 в Питере в своё время числилась за людьми,
приговорёнными к высшей мере. Но с тех пор, как в России было
введено пожизненное заключение, она перешла в наследство к так
называемым "пыжикам", которые "убитые сроком" ждали на ней своего
часа отбытия в лагерь.