- "Ты не понимаешь, какой в целом тут сидит контингент!" -
сказал босс.
- Согласен, но не все же злодеи! - ответил я. - Зачем же всех
стричь под одну гребёнку.
- Правила для всех одни и исключений в этом никому нет! Я тебя
сюда не приглашал!
По-своему он был конечно же прав. Я за свой век видел немало
людоедов, которые, бесспорно, заслуживают подобных отношений, но
опять же, если разобраться, то человек человеку рознь.
Придя в камеру, я понял, почему в разговоре со мной местный
"пахан" показался мне сдержанным и рассудительным человеком. На
столе лежало письмо от матери, где была новость, что возможно её
просьба о переводе будет удовлетворена. Вопрос по приговору якобы
при проверке фактов буден рассмотрен и ваш, мол, сын вправе
изложить все свои доводы в надзорной жалобе. Всё это означало, что
местный "пахан" знал, что рано или поздно я покину "Дельфин".
Нельзя сказать, что в отношении меня прекратились все
профилактические действия, так как ежедневное воспитательное битиё
по-прежнему имело место, но при появлении на пост кого-то из
офицерского состава всё тут же прекращалось.
Кроме того, разрешили сидельцам "Дельфина" открывать глаза, а
также поступило распоряжение, чтобы в сезон лета в камерах
находиться в майках. Только в обязательном порядке иметь на ней
бирку и также открыть форточки. А то ведь умирали люди из-за
нехватки воздуха. Я помню, как однажды кричал отряднику: "если не
откроешь форточки, то разобью нахрен эти стекла". В связи с этими
переменами в лагере, можно было сделать вывод, что их "пахан"
далеко не злодей и отвечает за свои слова. Так что о том, что
планирует сделать по поводу ряда вопросов, можно сказать что
ответил сполна. Но...
Дело в том, что у нас в стране существует проклятая
закономерность, и если менты в чем-то идут на уступки, то
обязательно в другом гайки закрутят до предела и своего не упустят,
поэтому, предвидя это, приходится искать компромисс.
Время тянулось, а новостей никаких не было, от жены по-прежнему
ни слуху, ни духу и лишь только мать с дочкой радовали своими
письмами и помогали по мере своих возможностей.
Обидно было до слёз, когда совершенно посторонние люди
предлагали свою помощь. Даже знакомые Уткина, с кем он вёл
переписку, желали прислать на моё имя что-то необходимое. Понимая,
что эта посылка, которая положена один раз в год - единственная
радость в жизни зека. А я, как последний идиот, верил в какую-то
порядочность и таил в себе надежду, что жена рано или поздно
одумается и протянет руки. Поэтому согласись я на постороннюю
помощь, посылку жены уже просто не примут и отправят назад. Вскоре
мне сказали - собраться с вещами. А куда, зачем и почему - конечно
же, не известно. Поэтому догадок и предположений от сокамерников
было "выше крыши".