Костер вспыхнул, словно в него
плеснули масла. Мужчина наклонился к бессильно упавшей на войлок
спутнице, вздернул её за подбородок и вгляделся в лицо.
– Сказал же – не стирать
кровь.
– Я...
– Сказал?
– Да... – прошептала Лесана. –
Но я не стирала...
Она осеклась, вспомнив, как
плакала, укрывшись накидкой, и как смахивала слёзы
руками.
Больше ни о чем вспомнить не
успела, потому что две тяжелые оплеухи оглушили до звона в
ушах.
Никогда прежде Лесану не били.
В далеком детстве, случалось, перепадало от матери, да и то для
острастки больше. Потому до сего дня она не испытывала боли от
настоящих побоев. Той, от которой немеет тело, а в сердце
поселяется страх.
Дыхание перехватило.
– У волколаков сейчас гон. Он
бы тебя и жрать не стал. Ссильничал бы, а мной попытался закусить,
– донёсся издалека спокойный голос обережника. – Ты едва не
накликала беду на нас обоих. Это непозволительно. Ехать ещё долго,
если такое повторится, отвезу обратно в Невежь и будем считать, что
твои соотчичи отказали креффу.
У несчастной похолодело
сердце:
– Нет! Нет! Я больше
никогда...
– Молчать.
Холодные серые глаза смотрели
по-прежнему без гнева. Но отчего-то девушка почувствовала себя
ничтожной и жалкой.
– Прости, господин, прости
меня! – взмолилась она.
Увы, мольба осталась без
ответа. Мужчина молча размотал тряпицу на ладони, сковырнул острием
ножа корку запекшейся крови и снова, роняя заговоренную руду,
замкнул круг, который разорвала его спутница. Это всё из-за нее...
Дура!
Однако Лесана заметила, что
крефф даже не поморщился, когда вновь терзал свою рану. Он словно
не испытывал боли.
Обережник опять начертал на
лице девушки резы. С трудом она сглотнула рвущиеся из груди рыдания
и попросила:
– Позволь,
перевяжу...
Мужчина протянул ладонь. Лесана
осторожно смыла с неё кровь, поливая из фляги, про себя обратив
внимание на то, какая у креффа жёсткая, исчерченная шрамами рука.
Перевязав рану, девушка вернулась на свое неудобное ложе. Лицо
болело. Небось, синяки останутся. Снова захотелось
расплакаться.
Слёзы задрожали в глазах, и тут
она вспомнила, что на щеках по-прежнему подсыхают кровяные резы.
Пришлось запрокинуть голову и долго усердно моргать, прогоняя
желание разрыдаться от боли, запоздалого испуга, обиды на себя и на
жизнь, которая так предательски разлучила со всем дорогим и
привычным.