Бандюга с воем полетел лицом вниз.
Я не стал дожидаться пока он перевернется, и в следующее
мгновение, оглушил его ударом в затылок.
Положив ему руку на сонную артерию, я убедился, что он жив.
Вырубился. Ну ничего, пусть полежит, подумает о жизни.
Прохожие, заглядывающее во двор равнодушно проходили мимо.
Бандюга создавал впечатление пьяного мужика, недобредшего до
своего жилища.
Я пнул его со злости в бок, положил топор на место и побежал к
черному ходу постоялого двора, где квартировалась матушка.
Мордовороты, как-то вычислили наше местоположение, нам нужно
было срочно менять дислокацию.
На пороге меня встретила Гаврильевна — моя нянька, теперь
повитуха у моей матушки.
— Ишь, бесенок! Куды летишь? — спросила она уступаю мне дорогу,
— Ефимия Алексеевна, Илюшка явился — не запылился.
Я впорхнул в комнату, где сидела красивая молодая женщина лет
тридцати. Она была моей мамой.
— Матушка! Гаврильевна! давайте собирайтесь! Мы уходим, здесь
больше нельзя оставаться.
— Илюшка, что стряслось? — она встревоженно встала со скамьи и
обняла меня.
Я не хотел пугать этих двух женщин, но и времени на раскачу у
нас было не много. Нужен был весомый повод заставить их
собираться.
— Видел, я дружка своего, который у Васьки-Губы ошивается на
побегушках. Он предупредил, что его бандюги в полдень сюда придут.
Нельзя вам тут оставаться.
Гаврильевна ойкнула и засуетилась, собирая узлы с одеждой и
посудой.
— Брось, все это Гаврильевна. Не тронут они котомки твои. У нас
уплачено на месяц вперед, я договорюсь с хозяином постоялого двора,
о том, что заберу эти шмотки позже. Мама не стой. Собирайся. Берите
только самое необходимое на пару дней.
Матушка покачала головой и тоже ринулась вязать котомку.
Васька- Губа был кредитором моего старшего непутевого братца
Петруши.
Васька был самым знаменитым бандюганом в Московских Слободках.
Многие говорили, что нет на него управы.
Его боялись даже думские бояре, что уж говорит о служивых
дворянах и посадском люде.
— Напомни-ка мне сколько Петюня, ему в кости проиграл?
— Так тридцать тысяч серебром же… — сказала матушка и горько
заплакала. Она продолжала собираться, утирая слезы руками.
— Мам, не плачь. Я соберу эти деньги. Не придется тебе идти
замуж за этого урода!
— Да где ж ты соберешь-то? — слезы продолжали течь из ее
глаз.