— Мам отец наш оставил хорошую память о себе у людей. Дай только
срок. Не забывай мы бояре. Я боярин Воронов! Деньгу будут, — я
пытался приободрить ее.
— Хоть ты и барчук, Илюшка, да вот нищие мы, — говорила она,
утирая слезы и с трудом сдерживая себя, — одно только имя от нас и
осталось — Вороновы.
— Не только имя, мам. Я тебе слово даю!
—После того, как Жаботинские нас обобрали до нитки никто нам и
гроша ломаного в долг не дает. Где же ты возьмёшь такие деньжищи?
Вот Петька тоже пошел за деньгами, а вон как вышло.
Я начинал понемногу вспоминать подноготную этой истории.
Мой старший брат, непутевый субъект промотал немалое состояние,
оставленное нам нашим отцом — боярином Вороновым Осипом
Васильевичем.
Московским боярином из древнего и знатного казацкого рода. Петру
было уже семнадцать, а мозгов он к своим годам не нажил. Все у него
было через одно место.
Петруша залез в огромные долги, проиграв бандитам в кости.
Васька-Губа потребовал немедленной уплаты или велел моей
матушке, Ефимии Алексеевне Вороновой идти замуж за него, безродного
ублюдка, рождённого за ярморочным забором.
Губа желал боярский чин получить, заодно и породистую, красивую
женщину в жены.
Жил в отвратных разбойничьих притонах, постоянно меняя место и
вел такой образ жизни, что все население Слободок желало ему
скорейшей смерти.
Я сам удивлялся, как Васька ещё не издох от беспробудной пьянки,
и как его нос не провалился от сифилиса.
Мы с матушкой не явились к нему к назначенному сроку, и тайно
съехали из своих последних палат, тоже заложенных в кредит
Петрушей.
Мне казалось, что наше новое убежище надежно, но теперь я
понимал, что Москва слухами полнится — хуже, чем в деревне.
На Долгоруковской заговорили о том, что разоренные Вороновы:
красивая вдова и нянька нашли тут приют.
А младший сын пошел воспитанником к Морозовым, старым друзьям
отца.
Видимо, эти слухи быстро дошли до Васьки-Губы, и он послал
проследить за мной у дома Морозовых.
Как назло, Феодосию Морозову, мою крестную мать, приказали
заточить в монастырь и везли на дровнях, когда эти двое потеряли
меня из виду.
Головорезы бросились на Долгоруковскую зная, что матушка живет
где-то здесь.
Не вступи с ними я в бой, они быстро бы выведали у соседей
постоялый двор, где мы скрывались.
Теперь надо было делать, ноги.