У нас с ней даже появился общий секрет – мы научились разговаривать беззвучно, не привлекая внимания стоящих на страже магов. Конечно, прибегать к чтению по губам постоянно было опасно, да и невозможно, но даже пары фраз в день для рабынь, игнорируемых всеми и вся, было вполне достаточно, чтобы ощутить незримую поддержку друг друга.
Причина нашей молчаливости кроилась не в нелюдимости обеих, а в хорошо вызубренных нами правилах. Рабыням запрещено было долго разговаривать друг с другом. Выходить из комнаты по ночам – тоже. Неважно, как сильно тебе это нужно, до того момента, как проснется глава дома, собственная комната оказывалась тюрьмой. Если выйдешь, и тебя поймает стоящий на страже маг – сурового наказания не избежать.
Комнаты проверялись каждый вечер на предмет вещей, способных причинить вред. Женщины элькхе, в отличие от мужчин, никакой магией не обладали, а оружие в Непримиримых землях считалось устаревшим и варварским способом нападения – здесь большинство мужчин применяли магию. Поэтому единственным орудием рабынь могли стать только подручные вещи: кухонный нож, секатор, осколки стекла. Именно на наличие этих вещей и проверялись комнаты. А то, что я была чужачкой, не элькхе, а моя сестра – Искрой, заставляло боевых магов проверять мою комнату еще тщательнее.
Зная все это, я, тем не менее, постоянно нарушала правила. Не касаемо орудий убийства, конечно же, нет – если бы в моей комнате нашли что-то подобное, меня, скорее всего, тут же бы убили. Нехватка рабынь в доме Воргат меркла перед извечным страхом его мужчин – смерти от руки восставшей рабыни. Если хотя бы одна из них заставила бы хозяина усомниться в преданности к нему, все женщины до скончания веков ходили бы, закованные в цепи. Слава богам – такого еще не случалось – очевидно, из-за полнейшей затравленности рабынь.
Я овладела в совершенстве способностью быть тихой, как мышка. Я с детства была худа, а при нынешнем питании поправиться не представлялось возможным, поэтому и тихо передвигаться мне было несложно. Ночью, когда тени ложились на замок, они становились моими сообщниками. Я пряталась в тени неосвещенных коридоров и продвигалась вперед, движимая одной целью – проникнуть в каморку старой рабыни Альтид, чтобы там вволю наговориться. Наверное, мне не хватало наших долгих разговоров с Гвендолин и отцом, и потому я тянулась к практически чужому человеку, как мотылек – к свету. Альтид рассказывала мне о своей земле, которую помнила еще девочкой – до того, как стала рабыней, я же рассказывала ей о Даневии – такой близкой, но такой недосягаемой.