А схимник все еще стоял перед ними, прислушиваясь к их спору, хотя думал он о чем-то своем далеком, одному ему ведомом. Но понять, что их волновало и тревожило в тот момент, было очень трудно.
И Демон ласково к нему обратился, и заговорил о том, о чем бес никогда не говорил:
– Ты горевал о том, что только дочь у тебя родилась Александра, но она станет матерью самого мужественного, самого прекрасного из русских князей, его будут помнить, даже когда забудутся все остальные. И святым он прослывет, и грешным, но останется самым прекрасным.
Эти слова схимник услышал. Только он все еще смотрел на уходящего князя: и в свете луны в длинных одеждах он в длинных своих одеждах стройнее и выше казался.
– А приведи сюда Александра, мы так много о нем говорили, что мне захотелось на него взглянуть.
– Но он не родился еще, а призраки умерших легко перемещаются во времени, с этими же труднее будет управиться. По твоей прихоти не стану я тревожить тех, кто не рожден еще, – запротестовал бес, и не понятно было не хочет ли он делать этого, или ничего такого сделать не может.
– Тогда на отца его не мешало взглянуть, – Демон был страшно упрям, и просто так отступать не собирался.
– Хорош был князь Ярослав, да только время ему самое скверное досталось, – заявил бес, и непонятно было, собирается ли он его призывать или нет. Сам он тот момент думал о князьях, которые вдруг все бросали и становились неожиданно монахами. Заблуждались они, но почему не один и не два именно так снова и снова поступали?
Он и на самом деле не мог понять, как можно, бросив все, уйти в пустыню, и оставаться там один на один сами с собой. Чего хотели они, о чем думали в те минуты. Никогда не поймет он такого поворота. Призрак, мираж, который никогда не откроется их взору, разве стоило ради этого от жизни отказываться, сколько бы ее еще не было отпущено. Но и там их ждало разочарование. Не смогут они до конца поверить в то, что он существует. Теперь уже не старый князь, а дочь его Феодосия, та самая, о которой они только что говорили, появилась перед ними в своих белых одеждах. Она изменилась почти до неузнаваемости. Где же прекрасная, обаятельная княгиня была теперь? Какими грустными и непроницаемыми стали ее глаза, как отрешена и далека она была теперь, словно того самого бога узрела.