Судьба. Сборник прозы - страница 56

– Мы ко всему готовы, – с улыбкой доложил губернатору Эдуард. – У Максима Плотникова в кармане есть справка из психдиспансера. В студии – врач, свидетель в белом халате. Но это ещё не всё. Шесть лет назад Соловей в пьяном виде сбил на личной машине человека. Тот сидел на мотоцикле, не ехал, разговаривал с соседом. Тяжёлая травма. Теперь этот человек – колясочник, одинокий, последние несколько месяцев мы его содержим, лечим, готовим к главному дню. Странно, что в своё время вы вместе с прокуратурой до этого не докопались. Плохо работали. Список продолжить?

– Продолжайте, – перевёл дух губернатор.

– Афганистан. Плен. Соловей был душманом. Подозревали: расстреливал наших солдат. Мы отыскали нужных людей. Продолжать? Бывшая жена…

– Это же надо, всего один человек, не переборщите, – улыбнулся оттаявший губернатор. – Вы, получается, ас в своей грязной работе.

– Политика – грязное дело, – скромно поддакнул польщённый Эдуард. – Я вам до сих пор не хвастался, я не просто магистр политологии, но и кандидат политических наук. После победного окончания избирательной кампании подарю вам свою новую книгу. Кстати, знаете, какая у меня была тема диссертации? «Роль ненормативной лексики в вербальном воздействии на электорат».

– Это информация или опять намёк? – поинтересовался губернатор.

– Намёк, – тотчас признался Эдуард, – люди у нас с юмором, любят острое слово. Нужно подсластить им пилюлю за отсутствие теледебатов. При капитуляции Соловья не надо говорить речи, просто похлопать его по плечу. «Область вести – не мудьями трясти» – и всё. – Эдуард продемонстрировал, как надо хлопать по плечу Соловья. – Это незабвенный Никита Сергеевич. И Соловей окончательно срезан. Да хоть «замочить в сортире». Радость электората.

В тот день губернатор с Эдуардом снова пили коньяк и разучивали последние реплики заканчивающейся избирательной кампании. Обсудили и действия губернатора Садальского на тот случай, если Соловей, вопреки здравому смыслу и собственным обещаниям, надумает преподнести сюрприз.

* * *

В день накануне теледебатов Константин Соловей сидел в одиночестве в не слишком дорогом гостиничном номере, снятом для него Эдуардом, в областном центре. Бутылка водки с закуской стояли перед ним на столе. Команда из нескольких преданных Соловью людей занимала две комнаты на окраине города, но кандидат в губернаторы несколько дней там не появлялся, телефоны его молчали, в штабе с каждым часом нарастало беспокойство. Но Костя Соловей, мессия, как в шутку называл его Максим Плотников, сейчас об этом не думал. Избирательная кампания была почти закончена. Соловей, артист, ярко сыграл свою роль, очевидно, намного ярче, чем губернатор Садальский; пожалуй даже, это была самая удачная роль в его жизни. Теперь пора было погаснуть огням рампы. Эдуард обещал сделать Соловья вице-губернатором, Соловей был ему зачем-то нужен, однако он не верил – и из-за слишком крутой своей биографии, и просто знал, что губернатор и Эдуард о нём забудут на следующий же день после теледебатов. Тогда он снова станет никем. Так всегда бывало в его жизни. В Афгане, когда совсем ещё зелёным юнцом Соловей попал в плен. Чтобы выжить, Соловью пришлось принять ислам, сменить имя и воевать против своих, расстреливать солдат Наджибуллы. Потом Соловей бежал, с ним долго разбирались, но в конце концов простили за отсутствием улик. Было уже горбачёвское время. Никто не знал наверняка, что Соловей был моджахедом. Затем, едва он стал актёром в областном театре, Соловью несказанно повезло и он сыграл Гамлета, заменил основного актёра. Был грандиозный успех и тут же начались зависть, интриги, о Соловье намеренно забыли. Он пытался протестовать, но потерял место, запил, развёлся с женой, загулял и сам не заметил, как оказался заведующим Домом культуры в Пятихатках. В то время Соловей думал, что жизнь закончилась. Так бы оно и было, если б не возмущение против перекупщиков и торговцев. В тот год цены на рынке взлетели почти вдвое, народ возмущался, начались стихийные митинги. Соловей пару раз выступил, потом стал собирать людей в Доме культуры. Он ничего не боялся, терять ему было нечего. Как-то само собой получилось, что Константин стал лидером, народным вождём местного масштаба. На выборах он выдвинулся в районное самоуправление – против губернаторского ставленника, обещал снизить цены на рынке, создать кооперацию, допустить к торговле фермеров, выгнать кавказскую мафию. Соловья посчитали опасным, – местные бонзы его ненавидели, обвинили в поджоге рынка и в разжигании межнациональной розни, хотя Соловей, видит Бог, не поджигал рынок и не разжигал рознь. Он, впрочем, догадывался, кто поджёг, но молчал. Возбуждением людей воспользовались другие, стали распространять листовки против кавказцев. Настоящих виновников милиция не искала, да их и так все знали, но в итоге обвинили Соловья. Властям нужно было убрать его с выборов. Выпустили Соловья через несколько месяцев, прямо из зала суда – выборы к тому времени закончились, властям он был больше не страшен, хотели успокоить возмущённый народ. К тому же Соловей дал слово не лезть в политику. За ним был грех. Соловей не хотел, чтобы под него копали. Но слово своё он не сдержал. Не перед кем стало держать слово. Прокурора, которому Соловей обещал не лезть в политику, того самого, которого Максим Плотников притащил на свою передачу, скоро убрали из района за взятки. Нехорошая у него была репутация. Зато из Соловья национал-патриоты попытались сделать героя. Хотели привлечь его в своё движение. Но он был осторожен. Говорил о любви к России, но держался от них в стороне.