Пророк, или Загадка гибели поэта Михаила Лермонтова - страница 12

Шрифт
Интервал


– Спасибо! Я сейчас лягу в постель, буду читать твое стихотворение и думать о тебе, мой милый Михаил Юрьевич. Ты только не уходи. Немножко пройдись вдоль дома… Я буду слушать твои шаги… Прощай!

Лермонтов поцеловал ее руку. Мусина-Пушкина скрылась в подъезде дома.

Михаил Юрьевич остался один. Светили звезды, взошла луна… Природа соответствовала его взволнованному сердцу. Он медленно пошел вдоль дома, потом вернулся и снова повторил прежний путь…

Мусина-Пушкина уже в постели открыла листок со стихом и, прислушиваясь к шагам за окном, принялась читать.

Графиня Эмилия —
Белее чем лилия,
Стройней ее талии
На свете не встретится.
И небо Италии
В глазах ее светится,
Но сердце Эмилии
Подобно Бастилии.

– Милый, милый Миша!!! Ничего ты не знаешь! Я очень тебя люблю… люблю… люблю…

И сон сомкнул ее глаза.


Лермонтов пришел домой далеко за полночь, почти утром. Он снял верхнюю одежду, зажег свечу и сел за стол. В голове теснился рой мыслей вокруг происшедшего. Он видел прекрасные глаза Эммы, а в ушах стояло злобное шипение «избранного» общества: «Выскочка!.. Выскочка!.. Выскочка!..»

Рука сама потянулась к перу, и вскоре из-под него появились слова, потом строчки…

Как часто, пестрою толпою окружен,
Когда передо мной, как будто бы сквозь сон,
При шуме музыки и пляски,
При диком шепоте затверженных речей,
Мелькают образы бездушные людей,
Приличьем стянутые маски,
Когда касаются холодных рук моих
С небрежной смелостью красавиц городских
Давно бестрепетные руки, —
Наружно погружась в их блеск и суету,
Ласкаю я в душе старинную мечту,
Погибших лет святые звуки.
И если как-нибудь на миг удастся мне
Забыться, – памятью к недавней старине
Лечу я вольной, вольной птицей;
И вижу я себя ребенком; и кругом
Родные всё места: высокий барский дом
И сад с разрушенной теплицей;
Зеленой сетью трав подернут спящий пруд,
А за прудом село дымится – и встают
Вдали туманы над полями.
В аллею темную вхожу я; сквозь кусты
Глядит вечерний луч, и желтые листы
Шумят под робкими шагами.
И странная тоска теснит уж грудь мою:
Я думаю об ней, я плачу и люблю,
Люблю мечты моей созданье
С глазами полными лазурного огня,
С улыбкой розовой, как молодого дня
За рощей первое сиянье.
Так царства дивного всесильный господин —
Я долгие часы просиживал один,
И память их жива поныне
Под бурей тягостных сомнений и страстей,