Лермонтов поклонился.
– Отчасти вы виновник того, что я приехала сюда. Я хотела проститься с вами.
– Вы слишком добры. Чем я заслужил такое расположение? – с некоторым удивлением ответил Лермонтов.
– Я знаю, что вы в душе осуждаете меня из-за мужа, и, поверьте, я благодарна вам за то, что вы со мною никогда не лицемерили.
– Если это заслуживает благодарности, то извольте, я ее принимаю.
– Значит, мир? Мне бы не хотелось, чтобы что-то оставалось между нами, мешающее нашим добрым отношениям… Я вам очень благодарна за ваши стихи, посвященные Александру…
– Моя любовь к Александру Сергеевичу так велика, что я переношу ее на всех людей, которые были ему дороги.
Он наклонился, поцеловал руку Натальи Николаевны.
Наталья Николаевна, давно отвыкшая от особого мира поэзии, втянувшаяся в докучный вдовий быт с болезнями детей и необходимостью экономить на шпильках, вдруг под устремленными на нее черными глазами поручика начала освобождаться из невидимых пелен, дышать глубже и вольнее. Она просыпалась, хорошела на глазах, все ее существо, как встарь, излучало простодушную прелесть – на нее смотрел поэт!
– Вы еще будете счастливы, – сказала она ему благодарно.
Он покачал головой.
– Человек счастлив, если поступает, как ему хочется. Я никогда этого не мог.
– Почему? – Ее большие близорукие глаза смотрели с ласковой укоризной.
– Моя жизнь слишком тесно связана с другими. Сделать по-своему значило бы оскорбить, причинить боль любящим меня, неповинным.
Она прошептала, потупившись:
– Неповинным?..
Он ответил не слову, а тоске ее сердца:
– Все неповинны, вот в чем трудность. Некому мстить, и с кого взыскивать?
– Многое начинаешь понимать и ценить, только потеряв, – сказала она, поборов близкие слезы. – Это ужасно.
– Нет, это благодетельно! Душа растет страданием и разлукой! Счастливые дни бесплодны. Вернее, они начальный посев. Но подняться ростку помогает лишь наше позднее понимание.
– Я богата этим пониманием, мсье Лермонтов. Но что с того? Он об этом никогда не узнает!
Лермонтов близко заглянул в ее глаза с влажным блеском.
– А если он знал всегда? Если его доверие было безгранично, как и любовь к вам?
Они молчали несколько минут.
– Бог воздаст вам за утешение, – сказала, наконец, она, откидываясь с глубоким вздохом. И вдруг прибавила непоследовательно, с живой, ясной улыбкой: