— Х-хочу, — выдавил Керенский.
Его землистое лицо приобрело какой-то пепельный оттенок, губы
дрожали, от испуга он не смог даже встать, неловко барахтаясь и
путаясь в полах своего халата.
— Сердар, Джамал, поднимите его, — приказал Корнилов
по-туркменски.
Джигиты подошли и грубым рывком поставили Керенского на ноги. Им
пришлось ещё и придерживать его за локти, потому как дрожащие
коленки отказывались держать экс-министра.
— Не министр, а бедная овечка, — сказал Джамал по-туркменски, и
все, кроме Керенского, рассмеялись.
— Поживее, товарищ Керенский, время не ждёт, — сказал
генерал.
Министр мелко закивал, с помощью текинцев добрался до
письменного стола. Револьвер в одном из ящиков ждал и манил его,
хотя Керенскому было страшно до тошноты. Его усадили за стол, два
джигита встали по бокам вплотную, так, что рукоять одного из
ятаганов упиралась Керенскому в лицо, третий караулил у двери,
Корнилов стоял напротив с браунингом в руке. Министр-председатель
вдруг ощутил себя загнанной в угол крысой, понимая, что добраться
до револьвера у него не выйдет, эти головорезы не дадут ему ни
единого шанса.
— Чш.. Ч-что писать? — просипел Керенский.
— Отречение от престола, за себя и за царевича, — буркнул
генерал. — Не заставляйте меня злиться, товарищ Керенский, не
прикидывайтесь дураком. И обе руки на стол, чтобы я их видел.
Экс-министр достал чистый лист и обмакнул перо в чернильницу,
положив обе руки на столешницу, как прилежный гимназист. Жить ему
хотелось гораздо больше, чем властвовать. Поэтому он начал
писать.
В пространных выражениях и туманных формулировках он начал
описывать, как в тяжёлый час для Родины министр-председатель
вынужден передать все полномочия Верховному Главнокомандующему для
скорейшего спасения страны и фронта от внешних и внутренних врагов.
Корнилов подошёл сзади, заглядывая министру через плечо. Керенский
почему-то втянул голову в плечи, инстинктивно опасаясь удара или
чего-то ещё.
— Дату и подпись не забудьте, — сказал Корнилов.
— Да-да, конечно, — смиренно пробормотал министр.
Наконец, он протянул готовый документ генералу, и тот оглядел
плавающие строчки критическим взором. Буквы плясали на бумаге,
точно как пьяные. Размашистая подпись так и вовсе заползала на
текст документа.
— Будь я вашим учителем в гимназии, вас ждали бы розги,
Александр Фёдорович, — хмыкнул генерал. — Переписывайте начисто,
что это за грязь?