Внутренний голос продолжал настаивать. Он тревожил своего
хозяина, предупреждая, что это попросту невозможно, чтобы всё было
так гладко; что надо оставить только одну женщину. Альберт
посмеивался над опасливой осторожностью. Он отлично знал себя и был
уверен в своей гениальности.
11
Прошло несколько месяцев. Наступила осень. За окном накрапывал
дождь и падали листья. Как ни странно, особенная семья продолжала
жить в прежнем составе, но с каждым днём обстановка накалялась всё
жарче.
Актриса так ругалась с певицей, что дом дрожал, словно в нём шёл
ремонт. Писательница заключала временные союзы сначала с Еленой,
потом внезапно разорвав договор, влюблялась в Светлану. Ссоры и
споры были бесконечны. Даже Альберт не мог остановить лавину шуток,
острот и откровенно глупых поступков. После пылких ночей женщины
просыпались и, выражаясь фигурально — кусали своих соперниц, не
боясь обломать зубы и затупить ноготки.
И вот в один чудесный вечер в доме снова заиграло Болеро.
Светлане Ротман нравилась бравурная музыка, Александре Сочниковой
тоже.
Гигантским ножом, очень похожим на топор, актриса рубила на
ломти жирный кусок свинины. Саша сидела рядышком, постукивая
пальцами о столешницу, в такт мелодии Мориса Равеля.
Вдруг что-то изменилось, словно их подменили, потому что к
воротам подъехала легковая машина иностранного производства. Это
был примечательный автомобиль, хорошо знакомый Светлане. На заднем
стекле авто большими буквами в готическом стиле было написано одно
слово «Воин», а на лобовом стекле наклеена табличка, означающая,
что машиной управляет инвалид.
— Приехал Сергей, — глядя в монитор, оповестила Александра.
— Давно пора. Заждались, — криво улыбнулась Светлана Ротман.
Водитель крепкого телосложения вышел из машины и посмотрел в
объектив камеры на столбе у забора. Затем открылась массивная
дверь, впуская его во двор — это Саша нажала кнопку. Прошла ещё
минута и водитель стоял на кухне.
Двигался он быстро, спортивно, уверенно. Глаза у него были серые
и густая рыжая борода без усов. Парень явно занимался борьбой,
потому что его уши были переломаны, словно откуда-то из-за
Уральских гор ему каждый день показывали Москву, при этом ломая
хрящики, меняя форму раковин; а потом после того, как он ничего не
увидел, эти уши разглаживали утюгом, чтобы завтра показать Москву
снова.