Поэтому Ф. Хайек, несомненно, прав, утверждая, что «никакая группа людей не может присваивать себе власть над мышлением и взглядами других… И пока в обществе не подавляется инакомыслие, всегда найдется кто-нибудь, кто усомнится в идеях, владеющих умами его современников, и станет пропагандировать новые идеи, вынося их на суд других».
[5]Едва ли не классическое значение в хайековской «Дороге к рабству» приобрели и следующие его критические суждения по поводу классовой позиции в экономической науке, такие, как: «В конечном счете не так уж важно, отвергается ли теория относительности потому, что она принадлежит к числу «семитских происков, подрывающих основы христианской и нордической физики», или потому, что «противоречит основам марксизма и диалектического материализма». Также не имеет большого значения, продиктованы ли нападки на некоторые теории из области математической статистики тем, что они «являются частью классовой борьбы на переднем крае идеологического фронта и появление их обусловлено исторической ролью математики как служанки буржуазии», или же вся эта область целиком отрицается на том основании, что "в ней отсутствуют гарантии, что она будет служить интересам народа"».[6]
В этой связи уместно указать также на принципиальные позиции виднейшего французского экономиста, нобелевского лауреата Мориса Алле, который считает, что любая теория имеет научную ценность тогда, когда она «подтверждается данными опыта» и если «она представляет собой сгусток реальности» [7], а утверждения, считавшиеся в науке наиболее верными, всегда «под давлением фактов» уступают место другим, ибо «такова одна из тех закономерностей, которую с полной уверенностью можно экстраполировать на будущее».[8] Он убежден в следующем: «Сомнение относительно собственного мнения, уважение к мнению других – вот исходные условия всякого реального прогресса науки. Всеобщее согласие или же согласие большинства не может рассматриваться в качестве критерия истины» [9].
Далее при изучении истории экономических учений необходимо обратить внимание еще на одно обстоятельство. Почти семь десятилетий рыночная экономика советским гражданином должна была восприниматься как неотъемлемая черта «капитализма», при котором господствует «вульгарная буржуазная» экономическая теория. Поэтому у «нашего» читателя само понятие «капитализм» как бы по инерции ассоциируется с «эксплуататорским строем», альтернатива которому – «гуманное социалистическое общество».