Да, я все прошлые дни упорно уверял себя, что, пусть план и
говно, но «иного выбора нет», «я должен» и так далее и тому
подобное. Только в глубине души, несмотря на внешнее бахвальство и
оптимизм, понимал — мой план не просто «говно», а, вообще не имеет
и десятой доли процента на успех. Слишком он сумбурен. Слишком
безумен. Но... Вот он я, после восьмичасовой лекции, сижу и слушаю
последние напутствия Виктора.
— Знаешь... — в его голосе чувствовалось нечто странное, словно
какой-то противоречивый подъем духовных сил. Это напомнило мне
последние минуты деда, когда он, страдая в больнице от боли
настолько, что даже болеутоляющие пасовали, едва мог нормально
говорить, но за несколько минут перед смертью, когда мы все
собрались вокруг его кровати, словно очнулся от дурного сна. Его
голос больше не дрожал. Слова не путались. Он вновь был тем самым
Железным дедушкой, каким я помнил его всё своё детство.
Несгибаемый, волевой, идущий с высоко поднятой головой и так же
встречающий все невзгоды на своём пути. В тот момент, перед самой
смертью, он говорил свободно, с каким-то облегчением и...
прояснением? Словно его разум и тело пришли к пониманию, что на
этом всё — его приключение длинною в жизнь подходит к концу. Больше
не нужно сражаться, терпеть и страдать. Ещё несколько минут и всё
закончиться. — Я говорил, что отдаю тебе всё и только тебе
определять твоё новое будущее... Но у меня есть одна просьба,
выслушаешь?
Я кивнул.
— Хорошо, — Виктор вздохнул. — Твой... язык. Речь.
— Эм, а что с ней?
— Сквернословие, — он слабо улыбнулся. — Знаешь, сквернословие —
это не то, что я мог себе позволить, — пока я слабо понимал, куда
он клонит, но Франкенштейн не дал мне возможности прервать себя для
вопроса.
— Я лишь хочу попросить тебя следить за тем, как ты говоришь.
Культура в речи — культура в мыслях, — он поднял указательный палец
правой руки. — Культура в мыслях — культура в сознании, — теперь
настал черёд указательного пальца левой руки. — Культура в сознании
же, не позволит тебе пасть жертвой Копья, — по мере слов, Виктор
свёл два указательных пальца вместе, а потом ехидно
ухмыльнулся.
— В ином случае, когда Копьё пожрёт твою душу, я приду и убью
тебя за то, что умер такой тупой смертью... — странно, но именно
это убедило меня, что все мои опасения напрасны. Нет никакого
скрытого плана или ещё чего. Всё реально. Виктор Франкенштейн
действительно настолько устал, что считает нынешнюю возможность
лучшей для себя. Лучшей, чтобы наконец уйти на покой. Отдохнуть от
бесконечной битвы против всех... Ну а ещё он засранец, рожа
которого сейчас явно просит, нет не тапка, а самого настоящего
кирпичного завода.