Наутро я был эмоционально выжат. Полное опустошение. Равнина, на
которой ветер не в силах колыхнуть не единой травинки, ведь его,
ветра, тут больше нет. Пустота. Эмоциональная пустыня. Казалось,
ничто не способно вывести меня из такого состояния — лишь время.
После той ночи я пообещал себе, что больше никогда не буду
плакать... А теперь, собственно, ответ на второй вопрос, к чему всё
это было?
Сейчас, после того как я окунулся с головой в жизнь Виктора
Франкенштейна, прожил год его жизни и вернулся, помня и чувствуя
всё то, что чувствовал он за это время, моё эмоциональное состояние
было полной копией того, что было на утро после «дня кино».
Эмоциональное выгорание, при котором, казалось, ничто не способно
меня поколебать. По крайней мере мне так казалось ещё минуту
назад...
В тот момент, когда дрожащая от ужаса, смирившаяся с неизбежным,
принявшая свою судьбу, жертву, вампирша, произнесла эти слова... Я
завис, пытаясь осознать услышанное. Секунда. Две. Три. Осознание.
«Жнец немёртвых» ... В тот самый миг... Горький миг осознания,
безветренная равнина содрогнулась как от резкого порыва ураганного
ветра. Пустоту освятила вспышка резкого взрыва сверхновой. На
эмоциональную пустыню обрушился настоящий ливень, знаменующий
начало Великого Потопа! Это была эмоция, сумевшая пробиться сквозь
воздвигнутый щит. И этой эмоцией был... испанский стыд!
Во всяких анимешках любят показывать, как персонажа протыкает
меч или стрела в такие вот моменты. Метафорические, естественно.
Стрелы, от которых у него начинает бежать струйка крови изо рта,
олицетворяя таким образом поговорку о словах, что могут ранить. Так
вот, я всегда считал, что это лишь художественное преувеличение, но
сейчас убедился — нет, не преувеличение. Слова Ниссы воткнулись в
меня, словно меч, въедаясь в плоть, углубляясь и будто пуская
корни, чтобы, вытаскивая их, причинить ещё больше боли — заставить
страдать сильнее. Ещё хуже мне стало, когда сбоку послышался
изрядно обескураженный (это если цензурно) старческий возглас:
— Хто? — резкий, бьющий словно плеть, немного глуховатый простой
вопрос, от которого я едва заметно покачнулся, стараясь всеми
силами удержать лицо.
Вот только Нисса, нисколько не щадя моё душевное состояние, всё
тем же подрагивающим голосом продолжила забивать гвозди в крышку
моего гроба, заставляя испытывать с каждым разом всё большее
противоречивых эмоций, чем секунду раньше, отчего мне впервые со
времён детства хотелось нарушить данное самому себе обещание.