До нужного места они добрались уже ближе к ночи, когда темнота
зацепилась за острые пики гор и повисла клочьями, сотворив над головами путешественников диковинный
купол с прорехами‑звездами.
Дорога вывела на плато, в середине которого виднелась сложенная из крупных камней постройка. Небо
развалилось на ее плоской крыше разленившимся котом. И Митьке показалось, что
они с Лысым
вышли в открытый
космос.
– Ишь какой! – то ли восхитился, то ли выругался в адрес старика Лысый, сбросил рюкзак и быстро зашагал к чернеющей на
серокаменной стене двери. – Эй, хозяин! – заорал он, стукнул для приличия кулаком в дверь, а затем легко открыл ее. – Жди меня здесь, – буркнул он Митьке.
И хоть парню ужасно хотелось поглядеть на
жилище отшельника изнутри, он остался с рюкзаками снаружи. Ждал Митька долго. Поначалу
заинтересованно вытягивал шею, силясь расслышать то, что происходило внутри.
Затем, заскучав, сделал круг по неширокому плато, подошел к самому краю, заглянул в бездну и испуганно отшатнулся.
Мир будто перевернулся: в клубящейся темноте внизу отражались звезды, а по небу, наоборот,
расплывались абстрактные тени. Испуг сменился восторгом. И Митька снова пожалел,
что никакой он не поэт, не художник и даже не фотограф, потому что распирающие его
изнутри чувства нужно было как‑то передать. Пацаны, с которыми он тусил,
стихов, конечно, не поймут. А вот «цыпочкам», которых Митька собирался катать на «бэхе», поэзия
понравилась бы. Он наморщил лоб, потом скривился, помогая себе мимикой
подобрать красивые слова в рифму, но стихи не шли. Поэтому Митька выразил свое восхищение двумя
непечатными словечками и смачно сплюнул в пропасть. Может, он бы придумал, как еще выказать свой восторг, но
тихую идиллию космической ночи нарушил донесшийся из постройки шум: возня,
затем приглушенный грохот, будто упало что‑то тяжелое. Митька бросился к двери, чтобы заглянуть
внутрь жилища, но из постройки уже выскочил, матерясь и размахивая руками,
Лысый.
– Пошли! – скомандовал он и, забыв про рюкзаки, почти бегом направился к тропе.
– А проводник?
– А уже того! – рявкнул Лысый. И его и без того пугающее лицо искривил страшный оскал. – Проводил… Я его. Туда! Етить. Дрянь
какая.
Митька подхватил рюкзаки и испуганно оглянулся на
открытую дверь. В тускло освещенном проеме торчали босые ноги с тощими щиколотками.
Митьку затрясло, но не от ночного холода, а от накатившего густой волной понимания, что
случилось нечто страшное и непоправимое.