– Ты его, что… Того? А внучка?
– А не было ее. Где‑то шляется. Пошли! – повторил Лысый и сплюнул. – Ишь какой… Сейчас он не водит. А хрен! Нечего было…
Митька вдруг услышал тонкий вой – страшный, испуганный,
бабий. И не
сразу понял, что воет на одной ноте он сам.
– Тише ты, придурок! – заорал Лысый, а затем прыжком подскочил к нему и одной рукой сгреб его за горло. – Кому пикнешь о том, что случилось, и тебе не жить. Или тебя
лучше сразу, а? Я ведь могу!
Хватка у Лысого, несмотря на его изможденную комплекцию,
оказалась стальной. Пальцы больно сдавили горло, и Митька сразу поверил
Лысому, что он его тоже может, как старика. Поэтому послушно что‑то пробулькал.
Лысый разжал пальцы, а затем вытер руку о штаны.
Они долго спускались в сумраке и тишине, нарушаемой лишь
потрескиванием сучьев под их ботинками. Многоглазое звездное небо раскачивалось
над ними, словно гигантская летучая мышь. А Митьке казалось, что за ними следит не только
небо. Вдруг старик не умер и теперь тащится за ними? Или, что еще хуже, умер, но тоже идет – шатаясь, светя глазами
и простирая
к ним тощие
руки…
– Где ты застрял, идиот? – подстегнул Лысый, когда Митька остановился поправить рюкзаки. Один он
тащил на спине, другой повесил на грудь и шел так, обложенный ношей, словно подушками. Но
от страха даже не чувствовал веса.
– Там… Кажется, кто‑то есть, – Митька не удержался и нервно оглянулся.
– Никого там нет!
– Старик точно мертв?
– Мертвее быть не может! Тыквой о камень тюкнулся, – зло бросил Лысый. До Митьки донеслось его еле
слышимое бормотание: – Не
ходит он туда сейчас, етить… Ну и катись в ад. Мы сами найдем эти «слезы».
Вот тут Митьке по‑настоящему стало страшно. Он‑то
думал, что теперь они вернутся домой: как же без проводника дойти до места, в которое, говорили,
попасть было много охотников, да только никто не вернулся живым. Одна надежда
была – на этого старика,
который, опять же, говорили, знал все тайные тропы, спуски, подъемы и обходы. А без него соваться туда – верная гибель. Он так и сказал Лысому. На что
тот не заматерился ожидаемо, не закрыл Митьке рот, а после недолгой паузы
страшным шепотом произнес:
– Вернемся ни с чем – точно
подохнем, придурок.
Митька втянул шею в плечи и зашагал, уже молча,
размышляя над тем, как они с Лысым умудрились так вляпаться. Ему очень хотелось бросить обвинения в лицо напарнику,
заорать, что это он во всем виноват: и в том, что связался с опасным человеком, и в том,
что убил старика, а с ним – и их шанс вернуться из
похода живыми и с результатом.
Но Митька до сих пор ощущал на горле стальную хватку пальцев Лысого и невольно вспоминал, что
сидел напарник за убийство. Старик – не
единственная жертва Лысого. От безысходности Митька вновь заскулил, но тихо, в кулак. Какая уж тут
«бэха» и «цыпочки»!
Шкуру бы спасти. А Лысый, напротив, зашагал вдруг бодрее и даже засвистел веселый мотивчик. Причина его
настроения оказалась простой: