— Сунуть под нос упырю. Если отразился — тебе впаривают
позорнейший новодел. Жень, ну почему опять эта вот ерунда?
— Какая?
— Вот эта. Почему мы разговариваем только о работе?
— Потому что это интересно? — предположил Сумароков. — Ладно, не
будем о работе. А о чем ты хотела поговорить?
— Например, о тебе. Ты говорил, что учился в области. Почему там
не остался?
— Ну почему не остался? Очень даже остался, — криво улыбнулся
Сумароков. — На три месяца.
— А потом?
— А потом я арестовал депутата. И меня выперли обратно в
деревню… Да шучу я, шучу, — заржал Сумароков, явно наслаждаясь
вытянувшейся физиономией Дины. И тут же перестал смеяться. — Бабка
у меня заболела. Рак. От операции отказалась. Упиралась, что в
больнице ее насмерть зарежут, а дома и стены помогают. Я пытался
переубедить, но… — поморщившись, Сумароков махнул рукой. — Сначала
я только на выходные домой мотался, а потом понял: нет, не потяну.
Надо или бабку бросать, или работу.
— А родители?
— Родители на машине разбились, когда я в пятом классе учился. У
меня только тетка двоюродная где-то под Вологдой — понятия не имею,
где именно. Сто лет уже не общались. И бабка. Была.
— Извини, — Дина плеснула виски в дурацкие коньячные бокалы.
Сумароков оценил результат, долил до ста грамм и выпил содержимое
ровно и просто, как воду.
— Я сначала думал, что ненадолго тут. Врачи бабке полгода
давали… А она два прожила. За это время все связи в области
отвалились, нормальные должности давно и прочно заняли. Ну я и
подумал: а какая, собственно, разница? Карьеры я все равно не
сделаю, а без карьеры… Без карьеры можно и тут поработать. Хотя бы
нервы никто не мотает.
— Не скучно?
— Теперь нет. Живу, как в сказке.
— Чем дальше, тем страшнее?
— Не то слово. Насколько я помню схему, потом придется Кощеевы
яйца искать. К такому жизнь меня не готовила. Ну вот, мы опять
говорим о работе.
— Действительно… Ну и черт с ним. Тут нормальная музыка бывает?
— завертела головой Дина.
— Нормальная — это какая?
— Танцевальная. И я не Верку Сердючку имею в виду.
— Сейчас.
Сумароков махнул официантке, что-то прошептал, и через несколько
минут сипящий через динамики Стас Михайлов умолк. Девушка,
склонившись над пультом, потыкала пальцем в невидимые
переключатели, и над залом поплыл прозрачный голос Селин Дион. My
heart will go o-o-on…