«Чья тень под колоколом? – внутри тела писаря спросил сам себя Бланс и сам же себе ответил. – Не знаю. Кажется, именно так люди представляют себе смерть. Если она так им и являлась, тогда понятно, почему они так пугливы. И все же, были или не были у этого мира свои боги? И если были, почему они не давали о себе знать? Или давали? Ведь было какое-то противодействие в первые дни после Кары Богов, было! Так может быть, творец этого колдовства оттуда? Тогда где он пропадал тысячу лет? Почему я не знаю таких колдунов? И что я должен сделать? А что делали до меня? Наверное, они сражались. Сначала с призраком, а потом сами с собой. Пожалуй, следует заняться именно звоном. Перехватить веревку. Перехватить ее чуть повыше того места, где ее держат две черных руки. Или же сначала докричаться до самого себя? Хопер! Хопер! Хопер!»
Хопер замер. Снова, как когда-то, и как в эти несколько дней, когда он гнал лошадь к Альбиусу и забывался тяжким сном на недолгие часы, он увидел равнину Хмельной пади, полосу вражеского войска впереди и ощутил холод каменного ножа в руке. Кажется, ударить себя в горло было легче. Да, именно это было в глазах того, кто смотрел на него, убивая себя самого. Сочувствие. Тот, кто был на пороге смерти, понимал, что труднее будет тому, кто выживет. Умирать всегда легче, даже если перед этим и придется срубить нескольких влекомых неведомой магией мертвецов. Куда им против умбра? Слишком медлительны, слишком.
– Хорошо, наверное, быть кардиналом, – пробормотал под нос Хопер, двинулся навстречу поднимающимся мертвецам, отбил удар одного, другого, сшиб с ног третьего, шагнул вперед и перехватил веревку над обдавшим его холодом призраком неизвестной женщины без лица.
– Бом! – раздалось прямо в его голове. Раскатилось, разлетелось осколками чего-то до сей поры неприкосновенного и нерушимого. Обдало пламенем. Высушило и скрючило. Взметнуло к небу, показало на одно мгновение не только всю Беркану, раскинувшуюся по юго-восточной кайме Терминума между пиками Молочных гор и Берканским морем, но и весь Терминум, весь гигантский кусок сущего, почти рассеченный пополам Большим провалом и охваченный вместе с просторами водной глади мутным кольцом непроглядной пелены. «Вон там, – подумал, сгорая в пламени, Хопер, выглядывая клочки суши на востоке привидевшегося ему пространства. – Вон там молодой Торн Бренин вынес из пелены своего тестя. Как ему это удалось? Только ему и удалось. Никто не возвращался. А из умбра никто и помыслить не может, чтобы подойти к границе. Или может? Только если не боится мучительного развоплощения. Вот она – свобода. В заданных пределах. Какие же мы беглецы? Мы рабы… Скот в огороженном пеленой загоне…»