Чёрный валун задрожал под рукой, из недр его раздался сдавленный звук, будто пел кто-то, но пел, задыхаясь, с болью. Уродливые трещины, поползли по поверхности и, замысловато переплетаясь меж собой, превратились в письмена. В них из глубоких каменных борозд, будто из живых ран засочилась горячая красная кровь. На чёрном валуне ясно проявилась надпись:
– Как пряму ехати – живу не бывати – нет пути ни прохожему, ни проезжему, ни пролётному.
После письмена будто покрылись мутноватой слюдой, чрез неё шло завораживающее рубиновое мерцание букв. Стёпка, поджав хвост, прибился к ногам Соловья-Разбойника. На того же то ли от удивления, то ли испуга напала икота, которая мешала сказать хоть слово. Ерёмка не мигая, таращился на камень. Наконец Разбойник смог произнести:
– Ч-ик-тай!
Письмена на камне потускнели, трещины сомкнулись, и пред путниками вновь лежал валун в своем первозданном виде. Поверхность его выщербленная ливнями, местами выбеленная солнцем, сморщилась старческой кожей. Звук затих в глубине камня. Слышно было только, как дождь стучит по валуну.
Ерёма тряхнул головой:
– Ить, морок на меня навёл булыжник! Туточки не велено за камень идти. Беда большая будет.
– Да какая такая беда-то? – Разбойник всплеснул руками. – Заладили беда-беда. Берегись бед, пока их нет. А коли есть, то чего уж хвост поджимать?
– Как бы и твоя правда, Соловей, – согласился Ерёмка. – Но грозится каменюка жизни нас лишить.
– Это как? – вытаращил глаза Разбойник.
Затем недоверчиво посмотрел на Стёпку и Ерёмку, но на всякий случай подальше отошёл от камня:
– Одначе сомнения меня берут на слова твои, друг мой дорогой. От булыжника, что и говорить, может н'апасть нап′асть. Но, то токмо ежели на голову упадет, али под ногу подвернется. Сей каменюка хоть и чудной, не по-доброму чудной, но смирный. Лежит себе тихохонько, прохожих пугает.
– Сей камушек вещун, – подал голос Стёпка. – Ежели что скажет, то и сбывается.
Соловей-Разбойник прищурился и сверкнул жёлтым глазом:
– И чего навещал вещун?
Пёс подбежал к Разбойнику и присел рядышком:
– Дважды уже. Первый раз каменюка грозил нам, что коня потеряем.
– Вот это беда, – понимающе кивнул головой Разбойник. – От того и пешком ходите?
Ерёмка поежился от промокшей насквозь рубахи:
– Не, коня у нас не было. Так что урон не понесли.