– Токмо Бранибора от чар моренкиных избавили. Ну, ещё Ерёмушка поборолся с ним чуток. Моренке руку отсёк, а она и разобиделась на это дело.
– Получается, что и зла никакого не было, – подвел итог Разбойник. – А другой раз?
– Другой раз ты сам видел. Обещал камень, что себя забудем. Вот и попали мы в Землю Грёз.
– Так опять же ничего дурного не случилось, – задумался Разбойник. – Звон-Парамон видимость приобрел, да и мы целые вышли.
– А утоп я? Это как? Не считается? – обиженно надул губы Ерёмка. – По-вашему, утоп и утоп – потеха, мол.
Разбойник, вспомнив Ерёмку на дне реки, прыснул:
–И прям потеха!– и, не выдержав, покатился со смеху.
Он так заразительно смеялся, что Стёпка не удержался и тоже захихикал, вспоминая испуганного и мокрого Ерёмку.
– Небось, сам запамятовал, как в русала превратился? – покраснев от обиды, проворчал гонец. Затем став серьезным, сказал. – Дело каверзное тут. Можем не токмо коня лишиться, какого и не было, а жизни молодой.
– Не серчай, братишка, я не от зловредности характера, а от веселости, – Разбойник подошёл к Ерёмке и утешающе похлопал по плечу. – Ну, коль такие унылые мысли тебя одолевают, то путь у нас один – вперёд. Да и скучно понапрасну ноги стаптывать. Где тот Край Земли? Может, его и нет.
Гонец упрямо нахмурился:
– Должен быть Край Земли. Царь Дорофей не мог ошибиться. Да и что мы, зря столько верст отмахали?
Соловей-Разбойник пожал плечами:
– Должен, так должен. Слушай, Стёпка, здесь нам беда грозит, или где-то там, в непонятном месте?
Пёс деловито отряхнулся и сосредоточено принялся втягивать в себя воздух, пытаясь уловить все оттенки доносящихся издалека запахов. Потом глубоко задумался, закатив глаза. Разбойник и Ерёма терпеливо ждали. Пёс, казалось, впал в оцепенение, он даже не моргал. Первым не выдержал Разбойник:
– Да говори, Стёпка! То воет до невозможности, то слова не добьёшься.
Переведя дыхание, ещё чуток помолчав, пёс шепотом произнес:
– Дело тут путанное. За пустошью горе большое. Чувствую его, но точнее не скажу. Камень же сей необычный. Дух от него идет и живой, и пустой разом. Голос слышу, но голос слабый и нечеловеческий. Будто кто-то и поет, и плачет, а слов не разобрать.
Разбойник недоверчиво сверкнул лиловым глазом:
– Много я повидал на своем веку, но чтобы камень пел нечеловеческих голосом…