— Смешно.
— Ни капельки, Елена. Шагай на кухню, мое время сильно ограничено.
Я оторвалась от стены, после чего устало поплелась за свекровью.
Матильда Иосифовна молча подошла к шкафчикам и достала две чашки. Затем потянулась выше, чтобы добраться до упаковки чая.
Она действовала с титаническим спокойствием. Как будто не успокаивала несколько минут назад разбушевавшегося мужа, не бормотала о любви, не гладила по русым волосам.
Наверное, где-то под ледяной коркой метались чувства и рвались, словно нити, нервы. Но внешне Матильда оставалась неприступна.
Я не задавала лишних вопросов. Во-первых, еще не переварила случившееся. Во-вторых, никто бы не стал со мной разговаривать на болезненную тему.
Госпожа Орлова охраняла семейные тайны не хуже коршуна. Она давно дала понять, что моему любопытному носу в них лучше не соваться.
— Помочь?
Отрицательного движения головой хватило, чтобы я больше не спрашивала. Матильда сама заварила чай, разлила по чашкам, достала вазочку с угощениями, поставила салфетки, а затем села напротив меня. С маской надменности и легкого превосходства, от которых я немного пришла в себя.
Родная кобра вернулась. Все в порядке. Более-менее.
— Рассказывай.
Я вздрогнула, чашка с грохотом опустила на блюдце, и несколько золотистых капель пролилось мне на руку. Фруктово-ягодный привкус пуэра неожиданно начал горчить. Мерзко так, хотя до первых слов Матильды неплохо пошел.
Все-таки ненавижу чай. Особенно зеленый.
— Что именно? — я прикинулась ветошью.
На поверхности чая от легкого шевеления чашкой появились круги.
— О моем сыне, пигалица, — усмехнулась Матильда Иосифовна. — Что ты натворила, раз Ваня избегает тебя?
Я ждала подобной темы. Просто не думала над личностью того, кто ее поднимет. Уж точно не свекровь, которой я момента знакомства стояла костью в горле. Наоборот, Матильде Иосифовне бы от радости плясать, а не выяснять, почему так вышло.
— Вот у Вани и спросите, — в сердцах выдала я. — При чем здесь я?
Матильда Иосифовна склонила голову к плечу, изящный палец очертил полукруг по краю чашки. Сверкнул мрачным блеском золотой ободок одного из колец. И погас. Столь же резко, как и мой секундный гнев.
— Я спрашиваю у тебя, пигалица. Вроде бы в помещении больше никого нет.
Закатив глаза, я сделала очередной глоток и поморщилась от усилившейся горечи.