А дальше началось самое интересное – серпантин, когда на
поворотах люди заваливались то на одну сторону, то на другую. Когда
наваливались на нас с Каюком, Юрка всхрипывал:
— Поворот «ух ты»!
Когда мы наваливались, вскрикивал радостно:
— Поворот «ух я»!
— Не матерись! – осадила его бабка с авоськой, стоящая
сбоку.
— Да я не…
Голос Юрки изменился, его будто свили жгутом и растянули.
Перекошенная физиономия бабки сперва смазалась и растеклась, будто
восковая, а потом распалась на трепещущие фрагменты. Мир
запикселился, как каждый раз, когда мне грозила смертельная
опасность. Промелькнула мысль: «Неужели из-за меня народу
положишь?» Звуки слились в протяжный гул, и я понял, что сейчас
случится, заорал изо всех сил:
— Водитель, тормози, тормози, сука! – Подстегнутый адреналином,
у меня прорезался бас. – Мы разобьемся к херам!!!
— Эй, ты че? – прорвался сквозь гул голос Каюка.
— Держись за поручни. Все держитесь! – Я стиснул поручень,
уперся в пол. – Аварийная си…
Автобус качнуло. По салону пронесся многоголосый вопль. Визг
тормозов. Хрясь! Бац! Зазвенело разбитое стекло. Кто-то толкнул
сбоку, мои пальцы на поручне разжались, верх и низ поменялись
местами. Что-то ударило под дых. Я упал на кого-то сверху. Автобус
завалился на другую сторону. Если бы наоборот, мне был бы конец,
вся людская масса обрушилась бы на меня, а так упал только сидевший
на одиночном сиденье старик.
Я потряс головой. Сперва нормализовались звуки – донесся детский
рев. Кто-то застонал, кто-то выругался, кто-то заплакал. Я потряс
головой, возвращая миру четкость. Значит, смертельная опасность
миновала.
Людская масса копошилась в перевернутом автобусе, пыталась
подняться. Автобус лежал на боку кверху дверцами и стеклами, по
бокам были дно и крыша – люди оказались в ловушке; чтобы выбраться,
надо было разбить окна вверху. Рядом поднимался Юрка, вытаскивающий
из-под ног узелок с одеждой, его оттеснял старик с рассеченной
бровью, беспомощно оглядывался. Плакала старушка между сидений,
пытаясь подняться, но ее ногу зажало и, видимо, сломало. Вторая,
та, что осаживала Каюка, отойдя по битому стеклу, прижималась к
крыше, бормоча:
— Сумка, где моя сумка?
Туда же пытался пролезть юркий мужичок в кепке. А дальше и
справа, и слева обзор загораживали спины и затылки. И непонятно,
есть ли погибшие и серьезно травмированные.