— Нахрена я кровь проливал! — возмущался бык, колотя кулаками в
дверь. — В Афгане! А тут мне коза драная указывать будет? А ну
сюда, падла!
Пассажиры высунули головы в проход, у одних заинтересованность
на лице, у других азарт. Я сжал кулаки. Кожа натянулась, засаднили
ссаженные костяшки. Будь я собой прежним, этот бык бы уже валялся
носом в пол. Да и не случилось бы такое в моем времени, уже
прибежал бы начальник поезда и охрана.
Я глянул на треснувшую корку струпа, слизал выступившую каплю
крови. Что я могу сделать? Словами тут проблему не решить.
Вмешаться, получить по голове и загреметь в больничку с сотрясением
мозга, завалив квест? Бабушка без меня не справится. Мама вовремя
не получит лекарства.
И ведь сейчас только девяносто третий год, разгул беспредела
впереди. При всем желании пропетлять не получится, все равно
придется столкнуться с грубой силой, а значит, надо становиться
сильным физически. И делать такими своих друзей. Как там в песне?
«Если ты ходишь по грязной дороге, ты не можешь не выпачкать
ног».
Проклятое чувство справедливости, вечно толкающее на подвиги!
Как бы прикрутить краник и сделать жажду справедливости слабее, чем
страх подохнуть?
Ладно, рисковать не буду, попытаюсь поговорить. Придерживаясь за
верхние полки, я спустился, сунул ноги в тапки, покосился на быка,
тарабанящего ногой в купе проводников. Он же не один бухал, у него
должны быть друзья. Есть шанс, что они более вменяемые. Не будут же
они пацана лупить!
Протолкнувшись в середину вагона, я шепотом спросил у волосатого
нефора, что сидел на боковушке напротив дрыхнущего лысого мужичка и
с обреченным видом смотрел в черное окно:
— Скажи, а из какого купе этот бычара?
Парень ненадолго отмер, не оборачиваясь ко мне, махнул
назад.
— Через два купе. Поймешь.
— Спасибо.
Он был прав: я понял сразу. На нижней полке храпел жирдяй, его и
футболка задралась, явив миру брюхо с продольным шрамом и черными
завитками волос. На этой же полке ютились два лысых заморыша,
напротив сидела опухшая девка и два бритоголовых лба, один тискал
девку, второй – распотрошенную куриную тушку на фольге. Тут же
имелись необходимые для пьянства атрибуты: разносолы, селедка на
газете, рюмки. Я сделал испуганное лицо и пробормотал:
— Доброй ночи!
Пять пар красных глаз уставились на меня.