Вышел в круг. Ухмыляется. Думает: переиграл.
Ладно. Он оружие сменил, значит, и мне не зазорно.
Я
отправил мечи в ножны, снял пояс, передал Медвежонку. А взамен тоже
взял копье Вифиля Прощая. Не здоровенное, как у противника, а самое
обычное. Но качественное. С древком из правильно высушенного ясеня
и узким железком, идеальным для продырявливания доспехов. А еще оно
по длине и форме почти соответствует оружию, которое является
базовым для того самого откорректированного таолу, которое Бури
поэтично назвал «танцем пятого небесного стража фейцуй,
растворяющего малые врата».
Ну-ка! Как отреагирует мой условно везучий
соперник?
Никак не отреагировал. Вероятно, предположил,
что я слегка спятил. Строевое копье без щита? Ну-ну.
Надо полагать, он не видел, как управляется с
копьем мой знакомый ирландец Делбает. И уж точно не видел, как
пляшем мы с моим Волком.
Ну
ничего. Я дам ему такую возможность.
Везучий решил изобразить монумент.
Ладно. Если гора железа не идет ко мне, что
ж, я иду к ней. Вернее, бегу.
Надо полагать, Энок удивился, когда увидел
начальные движения моей личной таолу. Вернее, не моей, а того
самого небесного стража, который открывает.
Научил меня этому еще в той жизни некий
мастер ушу, которого Бури метко определил как кучу дерьма на
огородной грядке. И аргументировал определение, приведя рисунок
ритуального танца в соответствие с правильной формой. А поскольку
правильная форма требует правильной сути, то…
Между мной и Везучим было метров десять. Волк
пришел ко мне на четвертом шаге. Мир засиял и замедлился, а я, впав
в состояние абсолютной гармонии и абсолютного счастья, включил
противника в свой танец и на третьем движении, пропустив над
головой стальное копейное железко, не стал уклоняться от обратного
рывка, а, двигаясь вместе с ним, ведя собственное копье почти
вплотную с древком вражеского, развернул острие горизонтально и
даже не воткнул, ввел его в правую подмышку Энока. А поскольку к
силе выпада добавилась еще и инерция прилично разогнавшегося меня,
то, войдя в тело, копье продолжило движение, погрузившись на всю
длину наконечника, включая стальную трубку, проворачиваясь внутри
Энокова организма и превращая его легкие в рваные
тряпки.
Впрочем, это не имело значения, потому что
Везучий был уже мертв. Мозг его еще функционировал, так что он даже
сумел повернуть ко мне голову, и я увидел, как расширились его
зрачки от нестерпимой боли, дошедшей до мозга через мгновение после
того, как сталь разорвала сердце.