Афонов, впрочем, ни на секунду не усомнился, что права эти
происхождение имеют то же самое, что и паспорт, возвращенный им
консулу. С той лишь разницей, что Россия, даже если ее кто-то и
обозвал Федерацией, сама себе уж точно претензии предъявлять не
собиралась. А вот Япония за то, что японский Синдзю обозвали старым
названием – Гонолулу – могла и осерчать. Благо, было на кого.
- Я буду говорить только в присутствии адвоката, - процедил
парень, смерив Александра злобным взглядом. Ну-ну…
Такаги, услышав перевод, ожидаемо озверел.
- Это я здесь решаю, когда, что и в чьем присутствии ты будешь
говорить! – Рявкнул японец, бешено вращая глазами. Формально он,
конечно, не очень прав. Вернее, совсем не прав. И, окажись на месте
Андреаса японец, инспектор бы себя вел совсем иначе. Вот только
немец, да еще и с американским гражданством – совсем другое дело.
Даже если единственное подтверждение того гражданства – откровенно
недействительный документ. Вернее, тем более. Раз документ липовый
– бедняга Андреас разом превращается из гражданина недружественного
государства в нелегала, связанного с недружественным государством.
И не скажешь сходу, какой из этих вариантов хуже.
Ситуация сложилась патовая. Немец и японец сверлят друг друга
взглядами, застывшие по обе стороны от арестованного полицейские
старательно изображают статуи, Афонов… Афонову хотелось оказаться
где-нибудь подальше отсюда. Не то место и не то время парень нашел,
чтобы играть в героя. У японцев в наличии имеются черные резиновые
аргументы, возразить на которые Андреасу откровенно нечего. И нужно
быть ну очень наивным человеком, чтобы полагать, будто эти
аргументы на следующем дерзком ответе не будут пущены в ход.
- Рекомендую вам пересмотреть отношение к происходящему, -
попытался штабс-капитан исправить ситуацию. Присутствовать при
экзекуции не было ни малейшего желания. – Если вы еще не поняли,
отвечать правдиво – в ваших же интересах. Так что мой вам
совет…
- Да пошел ты, гнида золотопогонная, - злобно процедил Андреас,
смерив Александра ненавидящим взглядом.
Смысла сказанного Такаги, конечно, не понял, да и к чему?
Достаточно презрительно-злобного тона и вытянувшегося лица Афонова,
чтобы понять – ничего приятного не произнесено. Короткий жест – и
конвоир срывает с пояса дубинку. По допросной раскатился хлесткий
звук – словно плетью щелкнули.