А вот до четырнадцати – извините.
Можно выступать в цирке, концертировать или сниматься в кино.
Сочинять вот, как я. Или рисовать; несовершеннолетних иллюстраторов
знаю аж несколько – из широко известных. Всё с разрешения
родителей. Прочее – нельзя вообще никак.
Более того, до пятнадцати лет ребёнок
признавался полностью недееспособным. То есть, даже если вдруг ему
разрешили поработать, у родителей имелись все законные основания
детскую зряплату изъять. Мдэ. Реши, например, моя матушка
самостоятельно распоряжаться моими гонорарами, ей бы никто слова не
сказал. Хорошо, что она такие мысли не практикует.
Таким образом, разрешительные
документы на деятельность у нас есть, но если кто-нибудь затеет
подать на нас в суд, все эти дозволения могут быть одним махом
признаны ничтожными. Но в уныние я впадать не торопилась. Пока
живём! Глядишь, худо-бедно и до пятнадцати дотянем.
Дверь снова открылась, и в комнату
зашёл страшно довольный Вовка с длинным тряпичным свёртком, положил
его передо мой на стол. Судя по звуку – тяжёленькое. И
твёрденькое.
– Чёита? – подозрительно спросила я,
не торопясь трогать.
Мало ли – может у него там змея
дохлая одеревеневшая или ещё что?
Вовка вздохнул и развернул
«упаковку».
– Ух, ты! Кто принёс?
– Наиль. Я спрашивал, и вот – он на
работе договорился с мужиками, взял размеры.
– По нынешнему росту замерял?
– Естесссно.
– Доводить будешь?
– Буду, конечно. Но красота же? Даже
так.
– Красота, согласна.
Вова снова прикрыл тряпочкой своё
сокровище и исчез в направлении мастерской.
Интересно, детскую валлонку можно
будет потом использовать как дагу? Если, допустим, эфес
переделать?
Посмотрим, пока это всего лишь
заготовка под клинок...
НАВЕЯЛО
2 июня 1985
Лето восемьдесят пятого началось со
стресса, вот прям, не отходя от кассы, с первого же
воскресенья.
В нашем «Ньютоне» состоялось собрание
членов товарищества землепользователей. Да, такое вот длинное
название. Чтобы избежать сумятицы и криков, ещё в прошлом году
(когда решали про летний водопровод и скважину) решили, что от
каждой семейной деляны будет ходить один человек. От нас пошёл дядя
Саша. И я. Типа, председатель возмущался: почему это от юннатской
станции никого нет? Такой огромный кусок, организация, а не просто
прирез к наделу – должны ходить!
Да и пофиг. Схожу. Надеюсь, они не
будут орать так истошно, как на последнем садоводческом собрании,
которое я сподобилась посетить в прошлые свои двадцать пять
(навсегда приобретя стойкое отвращение к любым сборищам такого
рода).