Воды у меня не было. В хранилище Скорпа тоже не нашлось ничего
полезного. Нашарила в кармане униформы накопитель маны. Чем чёрт не
шутит? Вложив камень в ладонь, приготовилась ждать. Старик,
благодарно кивнув, взял и проглотил презент, чем поверг меня в
замешательство. Глотать-то на кой ляд, напрямую никак?
Не успела развить мысль, что мой магический источник может в
корне отличаться от обычных, потребляющих ману, как увидела, что
глаза дедули налились светом. Похоже, конфетка пришлась по вкусу.
Не скупясь, вручила остальные. Я-то найду чем подкрепиться, а вот
балласт в виде сухого полена мне даром не нужен. Пора выбираться из
подземелья. Пособила чем могла. Кто этот странный человек? За какие
грехи был заперт в зловонной камере? Как выжил в скотских условиях?
Узнать была не против, но время поджимало.
Развернулась, но не успев и шагу ступить, как старикан меня
окликнул вполне бодрым голосом. Непомерно тяжёлая дверь с лязгом
затворилась перед носом, а по окаёмке пошёл сварной шов.
Писец! Замуровали!
Обернувшись к старцу, эффектно крутанула запястьем. Меч в руке
будто ожил, в ожидании горячей крови.
— Открывай ворота, пень трухлявый, а то полетят клочки по
закоулочкам! — смерив бывшего узника гневливым взглядом, шагнула
вперёд, собираясь воплотить угрозу в жизнь, но голос старика меня
остановил:
— Не ярись, милочка! Что хочешь за спасение? Отплачу по-царски,
в накладе не останешься!
— Дверь открой, и в расчёте, — сухо бросила ему.
Тоже мне, миллионер казематный. Жизнь висит на нитке, а думает о
прибытке. «Озолочу по-царски!» — передразнила мысленно.
Старец усмехнулся, будто прочитав мысли.
— Как твоё имя, дитя? Ты хоть представляешь, кого спасла? — Дед,
покачиваясь, встал на ноги.
— Зовут меня Распутин Григорий Ефимович. Это имя что-нибудь
говорит тебе?
— Многое говорит. Например, то, что убили тебя в ночь на
шестнадцатое декабря, ровно сто семь лет назад. Хорошо сохранился,
старче, худоват маленько, но это дело поправимое. Дверь открывай,
иначе открою я, но ты в данном случае полетишь в яму червей
кормить.
Распутин задумчиво огладил седую бороду, что доставала до
могутных яиц.
— Сто семь лет, говоришь? Какой нынче год, девица?
— Две тысячи двадцать третий от Рождества Христова. Слушай,
вижу, ты не из простых смертных. Как в таком случае сюда попал и
почему не сбежал за век?