Устройство в ответ что-то склочно
прошипело, и Гермес повесил его обратно на пояс.
- Что вам от меня нужно? – закричал
Парис, отчаянно барахтаясь в канаве.
- Сущий пустяк, - улыбнувшись,
ответил Гермес. – Ты, как внешне м… м… довольно привлекательный
юноша, известный своей красотой на всю Аттику, должен будешь
рассудить трёх богинь и решить, кто из них самая прекрасная.
- Каких богинь? – ужаснулся Парис. –
Я не знаю никаких богинь. Я простой пастух, оставьте меня в
покое.
- Сатиров истерик, - зло
констатировал Гермес. – Смотри, пожалуюсь на тебя Зевсу, и он из
тебя шашлык сделает.
Угроза возымела своё действо, и юноша
в канаве слегка притих.
- Ага, попустило, - усмехнулся
вестник богов. – Так-то лучше, а по поводу того, что ты простой
пастух, вот что я тебе скажу…
Гермес осторожно спустился к
канаве.
- Никакой ты не пастух, а сын царя
Трои Приама.
- Ась? – испуганно переспросил
юноша.
- Что слышал, - наставительно потряс
указательным пальцем Гермес. - Из-за тебя, скотины, погибнет Троя.
Но это всё так, лирика. Ну, и где же эти старые девы?
- Как ты сказал? – гневно донеслось
из-за спины Гермеса.
Гермес резко обернулся:
- А… м… м… это я не о вас, а об этих…
как их там… о мойрах.
- Ох, смотри мне, - погрозила Гера. –
Твой длинный язык когда-нибудь сослужит тебе очень дурную
службу.
При виде трёх прекрасных богинь в
сияющих одеждах, Парис на время утратил дар членораздельной
речи.
Особенно воображение юноши поразила
богиня любви Афродита.
Афродита была облачена в нечто
дымчатое и переливающееся, словно белые облака или, скорее, клубы
тумана. Этот туман то и дело протаивал, являя взору наиболее
пикантные части прекрасного тела богини.
Высокие золотые туфельки на толстой
платформе только подчёркивали изящество и стройность её прелестных
ножек.
- О… - произнёс Парис, когда туманное
одеяние богини любви протаяло, демонстрируя могучие упругие
груди.
Афина явилась к Парису в сияющих
золотых доспехах с длинным зловещим копьём и в серебристом шлеме.
Она тоже была по-своему прекрасна. Некой брутальной животной силой
веяло от всей её крепкой фигуры. Эта сила притягивала к себе, звала
раствориться в грубых ласках неистовой воительницы.
- Ух, - выдохнул Парис, разглядывая
загорелые икры богини.
Во рту у парня пересохло, пульс
участился, тело била мелкая дрожь.