Я внимательно посмотрела в его глаза – взгляд прямой, открытый,
без тени лжи. Если бы не знала, кто он, то подумала бы, что он
порядочный и благородный человек. Но я знала, что он – убийца.
– Все мои родные остались на берегу. Или не помнишь, как убивал
их? – ответила я, и вся внутренне сжалась, ожидая расправы.
Глаза его потемнели, на дне зрачков плескалась ярость.
«Теперь он меня точно убьет, – обреченно подумала я. – Ну и
пусть! Только чтобы не было больно! А то я страсть как боли
боюсь!»
Он все глядел и глядел на меня, будто изучал, будто хотел
понять, действительно ли я так его ненавижу.
– Тогда поедешь в мой дом, – вздохнул он и вышел на улицу,
по-прежнему держа меня за шиворот, как котенка.
– Зачем это? – недовольно хмыкнула я.
– Ну где-то же тебе нужно жить, – себе под нос пробормотал
Призрак.
От воздуха снаружи моя кожа покрылась мурашками. Здесь было
гораздо прохладнее, чем в доме. Солнце уже спряталось за зубчатый
горизонт, и небо над головой приобрело синеватый оттенок.
Призрак опустил меня на землю. Мужская широкая ладонь крепко
держала мое плечо, чтобы я не вырвалась. Мы пересекли двор и
подошли к сараю. На привязи стоял его жеребец, готовый в любую
минуту принять хозяина и ехать дальше.
– Есть хочешь? – неожиданно спросил Призрак и поглядел на меня с
едва заметной улыбкой, притаившейся в уголках губ.
Я задрала голову и хмуро посмотрела на него. Кажется, он не
шутил, а просто глядел на меня, ожидая ответа.
– Хочу, но только не тараканов и крыс, – процедила я сквозь
зубы.
– Хорошо. Попробуем что-нибудь другое найти, – подсаживая в
седло, успокоил он меня.
Не произнося больше ни слова, мы покинули постоялый двор.
В город мы въехали глубокой ночью. Близилось новолуние, на небе
светился лишь тонкий лунный серп и тусклые звезды, которые совсем
не давали света.
Спешившись у городских ворот, я вел под уздцы нервно
всхрапывающего Пепла. Венда оставалась в седле и время от времени
клевала носом, рискуя свалиться.
Лунный свет серебряными искрами отражается от ее кожи, делая ее
похожей на юную фею.
Там, на постоялом дворе, я запомнил ее глаза, выражение лица, –
сначала детский испуг, и вдруг – необъяснимая, взрослая, вполне
осознанная неприязнь, даже ненависть.
Смелая, дерзкая, она смотрела на меня с презрительной гримасой.
Когда я поднял ее за шкирку, как щенка, и увидел лицо вблизи, то
буквально утонул в ярко-синих глазах, словно в них отражалась
темнеющая синева моря и небес, смешивающихся на горизонте.