— Поднимайся!
— Я с тобой никуда не пойду! — заявила я
и сильнее прижала сестру к груди. — Иди к своим друзьям и веселись
за наши деньги. А нас не смей трогать!
— Я решаю, когда и как буду вас трогать!
— гневался Марвин.
По комнате раздались грузные шаги. Он
обхватил Джени за талию и вырвал ее из моих рук, а после кинул на
другую половину кровати. Я бросилась за ней. Кузен вцепился в мой
локоть и потащил за собой.
— Софи! Пожалуйста, не надо! — зарыдала
сестренка и поползла следом за нами.
Я потянулась к ней, но опекун резко
дернул меня за руку, оттаскивая к двери. Цветочек свалилась с
кровати. Однако она быстро поднялась и побежала за мной, вот только
Марвин шагнул навстречу и схватил ее за косу. Устрашающе
наклонившись, прохрипел:
— Сиди здесь, малявка. Сиди тихо!
— Отпусти ее! — толкнула я опекуна в
плечо, но проще сдвинуть стену, чем это чудовище.
— Если услышу хоть писк, то скормлю тебя
свиньям. Ты меня поняла? — продолжал он запугивать Джени.
— Поняла, — всхлипнула цветочек.
— А теперь брысь, — скривился Марвин и
вышел из комнаты.
Дверь за нами закрылась, отрезая меня от
сестренки. Я едва не задыхалась от возмущения. Нутро распирало от
желания выплеснуть наружу скопившуюся ненависть к Марвину. Пусть бы
узнал, что я это так не оставлю. Да, закон на его стороне, однако
почему-то опекун решил, что кто-то ему позволит распоряжаться нами
как скотом.
— Ты недостоин носить фамилию Хоуренс.
Ты позоришь нашу семью. Мне отвратительна сама мысль о нашем
родстве...
— Жаль, что твое мнение никого не
заботит, — перебил меня кузен.
От него разило спиртным. Раньше в таком
состоянии он уже не стоял на ногах и спал в своей комнате, но
сейчас почему-то все было иначе. В глазах читались злость и
решительность. Каждое движение, каждый взгляд источали
недовольство. Даже то, как больно впивались в руку его пальцы,
наводило на мысль, что кто-то сильно его рассердил.
— И я рад, что твоих родителей не стало,
— этот ублюдок решил вбить кол в мое сердце. — Боги услышали мои
молитвы. Больше никто не будет ставить Грэйса в пример, возводить
его на пьедестал и сравнивать нас. Его нет, Софи! Теперь я твой
отец, бог, повелитель.
— Ты никогда не станешь ни одним из них.
Грязь до самой смерти останется грязью.
Я вжала голову в плечи, заметив, как
Марвин замахнулся для пощечины. Но ее не последовало. Нас прервал
голос, донесшийся снизу: