Я расстелила газеты и села на верхнюю
ступеньку.
Так. Первая икринка.
Сосредоточиться!
Я старалась дышать глубоко и
размеренно, и вскоре ощущение от окружающего пространства сделались
тягучими, как мёд.
Щёлк! Словно лопнула натянутая
плёнка.
Первая рыбка – крошечная, как малёк
форели, но ярко-оранжевая – шевелила своими невесомыми
плавничками.
Из памяти поднялось надёжно
заблокированное воспоминание. Я маленькая, иду из школы со своим
огромным портфелем из грубой искусственной кожи, в него ещё не
влезала... как же называлась эта штука? Рабочая тедрать, вот как!
Интересно, кого драть предполагалось? А на корке что-то
зелёно-оранжевое было по уголкам, то ли белочки, то ли кустики,
сейчас уже и не вспомнить. Так вот тедрать эта никак не влезала в
портфель, приходилось уголки подгибать, а это нервировало меня
страшно – я, вообще-то, люблю, когда вещи гармонично
сочетаются.
Ну, ладно.
Так вот, иду я, маленькая – всегда
мелкая была, от горшка два вершка – шапка с помпоном, курточка
синяя, от соседского пацана на год старше меня доставшаяся, и его
же бывшие осенние ботинки. Бедно мы, выходит, жили, раз уж мама с
радостью приняла соседкин дар.
Последним уроком была физкультура, я
решила, что форменное платье можно обратно и не надевать, скатала
его аккуратным (ну, мне так казалось) валиком, а домой пошла в
спортивном костюме – брючки тонкие трикотажные и футболка под
курткой. Колготки шерстяные тоже в портфель сунула – это ж как
долго: снимать штаны да их поднадевать! Чего я, не добегу, что ли,
десять минут?
А на улице мозглота – дождь косой, с
пронизывающим ветром! И разразилась вся эта красотища, пока я в
школе была.
Трико! Вот как эти штанишки
назывались! И продувались эти трикошки немилосердно. Коленки у меня
совсем замёрзли...
И вдруг рядом со мной останавливается
автомобиль – мне тогда показалось, прямо золотой. И из-за слегка
опущенного тонированного стекла слышится не вполне трезвый смех и
средний такой мужской голос:
– Что, совсем из любого?
– Да хоть вот из этого! – а вот этот
отвечающий голос был совсем не средний! От густого баса дрогнули
тонированные стёкла, а потом дверь распахнулась, и бас из темноты
велел: – Садись в машину!
Ноги сами сделали несколько шагов. Я
хотела закричать, но язык присох к нёбу. Дверца захлопнулась,
отсекая холодные летящие капли.