Стефанович ахнул и надолго задумался
– «легенда» стала «прорисовываться», и чем больше он размышлял на
ней, тем отчетливей стали вырисовываться «контуры», которые имелось
чем «подкрепить»…
Нарваться на выворотень в
карельском лесу обычное дело - на камнях растут деревья, порой
кажется, что именно они основа почвы. И любой сильный ветер
способен на подобные вещи - "наломать дров". Обустроится в яме
выворотня на ночлег проще простого, одна стена есть, можно укрытие
сделать быстро. Или спрятать то, что нужно убрать подальше от
любопытных глаз...

- Ох, за грехи мои и наказание.
Прости и помилуй, господи…
- Пришли, туды вас, нехристей. Взять
за михири, да оскопить!
Столько отчаяния было в двух парах
глаз, что Владимир сразу решил, что это не шведская «постановка» и
«подстава», а самые натуральные беглецы, спасающие свои
православные души. Монах, судя по скуфье и подряснику, видимо из
обители – достаточно чистый, и явно не оголодавший. А вот второй в
лохмотьях, в которые превратилась прежняя одежда, почтенного
возраста, судя по обильной седине в бороде и волосах. И явно раньше
был весьма зажиточен и дороден, только поголодал хорошо, и
обхождение с ним происходило жестокое. Возможно, бежавший из
шведского плена горожанин, в котором, если обличье в расчет взять,
находился давно, перенося лишения. Но духом не сломался, матерился
и угрюмо взирал на двух карелов, что уже переоделись в
хаккепелитские одеяния, сбросив свои обноски. И теперь оба
превратились в воинов, и держали пистоли уверенно – как выяснилось,
карелы умели их заряжать для своих хозяев, и стрелять также.
- Язык придержи, а то тебя самого
евнухом сделаю, - произнес Владимир, резко поднимаясь из-за куста.
Камуфляж сыграл свою роль – оба пленника шарахнулись от
неожиданности в сторону, даже машинально перекрестились от
потрясения. Еще бы – стояли рядом с кустом и не увидели в ветках
присевшего человека, что держал их в прицеле. А он их прекрасно
видел – парочку усталых людей, что переходили в сумерках реку, и
«Антона» с «Васей» успел подозвать. И сейчас карелы даже не
улыбнулись при виде потрясенных русских, и пистолеты от них не
отводили. Стефановичу порой казалось, что у них совсем нет чувства
юмора. А после того как воинские одеяния стали носить, так вообще
преисполнились важностью, чуть ли не гордыней, хотя только
несколько часов прошло.