Однако в прошлом году пришли
посланники из Москвы – заверили, что все так и обстоит, царскую
грамоту показали. И срамили их всячески, и лаяли, что де бунтовщики
токмо волю царя Василия не признают. Не признали, побили немного и
вон из Корелы выгнали. И свою отписку в Москву отправили – против
царя не злоумышляют, все подати исправно собирают, но в подданство
свейской короны переходить категорически отказываются. Ждали
поддержки, но Боярская Дума в оной отказала, а королю отписали,
чтобы тот силой мятежную окраину, уже свою, усмирял.
Теперь король шведский дважды послов
своих в Корелу отправлял, и те уговаривали подданство принять по
доброй воле, али в новгородские земли уйти, кто куда похочет.
Воевода князь Мышецкий юлил, увертки делал, время тянул – жители
все на московскую помощь надеялись. А свеи уже силой грозили,
обещали на покорение войско отправить, которое в Выборге собирали –
послухи, там побывавшие, говорили, что три тысячи в поход выйдут,
сами шведы и чухонцы местные с ними, и немцы наемники – последних
где-то треть, опытные ландскнехты. Известию этому ужаснулись –
войско немалое, противопоставить ему можно только пятьсот
стрельцов, да две тысячи спешно собранного ополчения, где только
каждый десятый к бою привычен – дворяне да дети боярские с боевыми
холопами, да монастырские ратники, все остальные мужики и горожане,
что даже не вооружены толком. И решили приграничные сельца и
погосты, и маленькую обитель южнее порогов, что «Лосевской»
нарекли, разорить, а жителей в Корелу переселить. И на приграничных
землях неприятеля людно и оружно встретить, отправив туда отряды
для вящего бережения.
Да только не успели – Анкундинова и
его три дюжины стрельцов шведы всей силой в ските обложили, с утра
пораньше, восьмерых монастырских ратников уже до смерти побили,
когда они с возками к пристани направились, добро увозить. Теперь
нехристи к штурму готовятся, зубы скалят. Разорят обитель, как есть
сожгут и их тут всех побьют до смерти…
- Лука, ворота засыпайте, чем можете
– шведы свою пушку ставят. Иначе створки выбьют, и ворвутся.
Тимофей обернулся к десятнику, что
стоял с ними на воротной башне. Прекрасно понимая, что приказ его
запоздал. Да и ни к чему – ядрами тын своротить легко можно, бревна
выбить, и будет частокол беззубый, как старческий рот. И пойдут на
приступ – две сотни воев против полусотни, и то если с монахами
посчитать. И сделать ничего нельзя – пищаль на сто шагов бьет,
сейчас просто от отчаянья стрельцы палят, отчаянно надеясь, что в
кого-то из врагов попадут. Бестолково это, но хоть уверенность пока
не потеряют. А мушкеты на триста шагов стреляют, а хорошие и на
шестьсот, как и пушка, что сейчас перед воротами ставят. И ничего
канонирам не сделаешь, их даже стрелами лучники не достанут – в
обители был сын боярский Савелий Лаврентьев с двумя холопами.