Я настороженно наблюдаю за боссом. Он стоит у входа и смотрит на сморщенное личико новорожденного, который дышит тяжело и часто. Изредка маленькое тельце вздрагивает, и тогда приходят в движение ручки и ножки, открывается вот-вот готовый разразиться криком рот.
Босс брезгливо кривит губы. Что он хочет увидеть? Знакомые черты? Я тоже вытягиваю шею. Ничего, совсем ничего нет от Лизы. Ни нос картошкой, ни мягкий, дрожащий подбородок, ни темные волосенки не напоминают мне о хохотушке-шатенке.
Тавади усмехается углом жесткого рта, глубоко вздыхает и выдыхает через рот. Тревожный знак. Он напряжен и едва сдерживает раздражение. Я тоже настораживаюсь. Зачем мы здесь? Что босс хочет увидеть? Я ни на мгновение не поверил в кражу и грабителей, убивших Лизиного мужа. Чаки не зря ошивается поблизости.
«Господи, отведи беду! – на секунду закрываю глаза. – Не дай свершиться еще одному греху!»
Но мысль мелькает и прячется в тайниках сознания.
– Господин Тавади, наденьте халат и шапочку, – окликает босса медсестра и протягивает ему одноразовую одежду голубого цвета, а сверху кладет синие перчатки.
– А это зачем?
– Недоношенные дети очень слабы, в палате должна быть атмосфера, близкая к стерильной. Простите, – смущенно продолжает она. – Я не должна вас пускать. И без того нарушаю должностные инструкции.
– Кирилл…
– Да.
Я делаю шаг вперед и выхожу из тени.
– А это вам.
Тавади берет у меня пакет, вытаскивает коробку от торта и протягивает ее медсестре.
– Ну, что вы! Что вы! – смущается та и, почувствовала ее вес, удивленно вскидывает глаза. – Не надо. Я же так, по доброте душевной. Вы попросили показать малыша. Почему бы не помочь доброму человеку.
«Как же, доброму!» – дурные мысли тревожат, не дают покоя. Даже дышать трудно. Я и невольно кладу пальцы на кобуру, хотя даже не представляю, как можно применить оружие в этом ангельском месте.
Женщина пытается вернуть коробку, но Тавади предупреждающе выставляет перед собой раскрытую ладонь: видно, что медсестра бесит его своей ненужной суетливостью.
– Возьмите. Я вам очень благодарен. Я могу войти?
Делаю шаг вперед, просто не могу оставить этого человека наедине с малышами. Не верю в его добрые намерения ни на грош.
Босс резко оборачивается: я встречаю суровый взгляд, но тут же отвожу глаза. Нельзя сейчас показывать свои эмоции, можно выдать себя случайно. Успокаивает одно: Тавади ничего не делает своими руками. Надеюсь, он просто посмотрит на ребенка, и все.