— Бей гада! — закашлялась Хизер. — Родина тебя не забудет!!!
— Заткнись! — не выдержал индеец, кувырком уходя от бешеной
скотины. — Я занят!
Наконец на организм людоеда начало действовать убийственное
снадобье, и медведь зашатался, но все еще оставался смертельно
опасен. Второй удар томагавка пришелся по окровавленной после
выстрела морде. Страшный рев разогнал всех птиц в округе.
— Вот умеешь же ты найти приключения на свою задницу! — тяжело
дыша, отчитал сидящую на дереве ученицу Коннор. — Какого дьявола ты
тут висишь?! Ты чем думала?! — выплеснулись эмоции наставника через
край.
— Тем, что похудело и затекло! — Хизер дернула ногой, стараясь
выпутаться из затянувшейся веревки. — А какого дьявола ты тут
делаешь?! Я же сказала — через неделю вернусь!!! — кашель вновь
согнул девушку в три погибели.
— Я мимо шел. По делам, — скрестил руки на груди ассасин и
обиженно отвернулся.
— Ага, а я медведя на ужин ловила! — Веревка упала, разрезанная
клинком, послышался треск сломавшейся ветки, а следом — сдавленный
крик. — А поймала, кажется, тебя, — простонала Хизер и скатилась на
землю, схватившись за отшибленные колени. Коннор, выпучив глаза,
силился вздохнуть, держась за отбитые плечо и живот.
— За что, великие духи... — просипел наставник, пытаясь
перевести дыхание.
— За гордыню... — Хизер через силу села, все еще постанывая от
боли. — Как баня?
— Сходи — узнаешь, — Радунхагейду смог встать на четвереньки и с
трудом посмотрел в глаза своему кошмару. — Нагулялась?
— Знаешь, Коннор... — Хизер закашлялась, — а мне понравилось.
Надо будет повторить.
Индеец со стоном уткнулся головой в траву и, кажется, слегка
побился об нее лбом.
Примечание к части
*«Черный ворон» — казачья народная песня.
Хизер, замотанная в еще один тяжеленный плащ, грелась у костра и
наблюдала, как Коннор сдирает шкуру с лохматого ублюдка, доведшего
девушку до такого состояния. Индеец упрямо молчал, не отличаясь
разговорчивостью уже пару часов. Однако именно теперь казалось, что
все так, как должно быть. Поежившись, Хизер закашлялась и посильнее
закуталась в грубую ткань. Глаза послушницы удивленно расширились:
раньше она бы сказала, что плащ вонюч, как портовый грузчик, сейчас
же... он не вонял — он пах.
«Неужто мыться чаще стал?» — проскочила шальная мысль.
— Чего ты там принюхиваешься?! Два дня скакал, как блоха по
собаке, — почти по-медвежьи нарычал Радунхагейду.