— А и давай, — кивнул я, — несколько часов у нас есть. Гоу на
море!
Переодевшись, мы побежали наперегонки, а в центре поселка я
резко затормозил, услышав знакомый звон: будто маленький самолетик,
цикада продувала турбины прежде, чем начать трещать. Я завертел
головой в поисках многоглазой мухи, глашатая лета, но это было
дурной забавой: они отлично маскировались в ветвях.
— Ты чего? – толкнула меня в бок Наташка.
— Т-с-сцикада!
— Тю, — возмутился Борис, — и че?
Как им объяснить, что я цикад не слышал долго, очень долго.
Соскучился.
— Вот теперь лето пришло по-настоящему! Побежали!
Только я разогнался, как заметил на столбе у поворота к морю
объявление о розыске Алисы. Неужели менты? Или мать
образумилась?
Мы переглянулись. Настроение было испорчено. Потому что, когда
мы тут ловим за хвост лето и гоняем крабов, наша подруга и другие
похищенные дети ждут своей участи. А может, уже дождались. Но пока
это неясно, я буду пытаться что-то сделать, как-то им помочь.
— Бедная Алиса, — вздохнул Борис и к морю уже не бежал – плелся,
туда-сюда болтая маской в руке.
А вот на море он сразу же забыл об Алисе, потому что у него были
личные счеты с крабом, и Борис решил если не изловить его, то
насмерть загонять. Мы с Наташкой уже дважды высохли, а его зад, как
буек, торчал то там, то здесь, то исчезал под водой.
— Как бы домой пора, — сказала сестра, потягиваясь на горячих
камнях. – Сказать бы ему. Или пусть пасется?
— Пусть, — кивнул я. – Плавает он хорошо, без нас не
потонет.
Только мы переоделись и собрались уходить, как вода, казалось,
вскипела от Бориной радости. Не снимая маски, издавая трубный рев,
он то по пояс в воде бежал меж камней, то плыл, воздев вверх руку,
где был зажат крупный краб-«камняшка».
На берегу он ткнул мне в лицо крабом, сдвинул маску и
воскликнул:
— Вот! Огромный же, да? Дома сварим и сожрем!
— Сварим, сожрем! – разделил его радость я, и во мне проснулся
охотничий инстинкт, самому захотелось что-то такое поймать.
Пакетов мы не взяли, и Боря спеленал добычу клеенкой, найденной
на берегу.
Дома, пока мама спит, брат поставил на огонь небольшую кастрюлю,
обильно посолил воду. Бросил туда краба, укроп и авторитетно
заявил:
— В кипяток его нельзя: ноги отвалятся.
В полдень проснулась мама. Зевая, подошла к плите, застыла,
забыв, чего хотела. И в этот момент краб почувствовал, что его
варят. Затарабанил лапами по дну кастрюли и ломанулся на волю,
переворачивая крышку. Мама взвизгнула и отскочила, вскинув
руки.