— Инструменты хоть не пропил?
От предвкушения Каналья аж извертелся весь. Он смотрел на рюмку,
и всей душой, всем сердцем стремился в нее, как мушка дрозофила – к
браге.
— Обижаешь, мать! Это святое!
— Приходи в полседьмого, — приняла решение она, — посмотришь
Колину машину.
— Так она сколько стоит? Десять лет? Тяжко будет. Проржавела
вся, — подтвердил он мои опасения, бабушка сделал вид, что
собирается уходить, и Каналья воскликнул: — Но я сделаю! Вот вам
крест, сделаю.
Он протянул лапищу, схватил рюмку и опрокинул в рот. Потом жадно
раскурил папиросу, а бабушка – трубку.
— Спасибо, Эльза Марковна! Так может, сейчас посмотреть, а?
— Проваливай. Сейчас некогда. В семь вечера приходи —
разберемся.
Бабушка развернулась и зашагала прочь. Каналья понял, что без
толку просить и поковылял домой, переваливаясь с ноги на ногу и
опираясь на палку. Странно он как-то двигается. Я подошел к забору
и глянул меж досок, провожая широченную спину Канальи.
У него не было левой ноги. Нормального протеза тоже не было, он
ступал на самодельный деревянный. Значит, с большой вероятностью он
не просто бывший офицер, а бывший боевой офицер.
— Доволен? – спросила бабушка, обернувшись ко мне. – Теперь весь
вечер над ним стоять, пока он ковыряется.
— Пусть напишет список работ и необходимых деталей. Я бы с
удовольствием постоял над ним сам, — сказал я, думая, что ради
такого от тренировки можно и отказаться. – Мне нравится
техника.
— Уж нет, мне придется. Если что поломает или сопрет – с тебя же
спрошу.
Еще полчаса я пособирал смородину, а потом забрал деньги,
которые занял у Каретниковых, и рванул на автобус, чтобы
встретиться с Ильей и заскочить на работу к отцу.
Илья, стоящий в тени платана, заметил меня издали, помахал рукой
и ринулся навстречу. Обнял, похлопал по спине.
— Пашка, как же я за вас рад! И что теперь?
Расстраивать его тем, что планирую и дальше работать, но не в
таком ритме, я не стал.
— Раздать долги и радоваться жизни! – улыбнулся я. – Ты
фотографии принес?
Он кивнул, вынул из кармана два снимка, оба старые, где Алисе
лет одиннадцать, и она совсем ребенок, а потому трудно узнаваема:
на одной она с куклой и двумя белыми бантами на голове, на другой –
с распущенными длинными волосами, а не с каре. Но на обеих –
настороженный волчонок, глядящий исподлобья.