В запале бесплодных, и оттого удручающих попыток ещё раз перейти
Савелий о совладельце тела напрочь забыл.
Перепробовал всё. "Стучался" в портал с утра пораньше, до
восхода, на заре и когда диск солнца лишь наполовину показался
землянам, и когда стоит в зените, и когда зарывается в хребет на
западе. Даже ночью под звёздами раз прокрадывался. Прискакал и
перед началом дождя, излазил и под моросью, жаль грозы не
случилось. Ходил вокруг дуба по часовой стрелке и против, стоял,
сидел, лежал и даже по-всякому ползал подле. Пробовал прыгать и
стоять на голове. Залазил в крону и просто прислонялся. Всё, всё
тщетно...
Так обстояло дело и в тот памятный день, 21 августа 1808
года.
Перепробовав всё, что приходило на ум, в том числе, казалось бы,
самые сумасбродные задумки, Савелий сидел под дубом, вытянув левую
ногу, опираясь локтем на колено согнутой правой, и пожевывал
былинку. В голове сухая пустота, словно в вычерпанном до донышка в
засуху колодце. В забывчивости он даже по-прежней привычке
обратился к хозяину тела: "Вашбродь, чё делать-то?" - понял
глупость вопроса, тряхнул головой, горькая усмешка исказила лоб и
щёки. Со стороны тропы послышалась дробь копыт.
Савелий поднял голову, прислушался. Это было что-то новенькое, и
это был повод отвлечься от вымотавших мыслей.
Стук копыт стих, послышался неясный гул голосов. Ага, кто-то
прискакал, но дозорные остановили. Савелий было вернулся к
опостылевшей задаче, сейчас незваного гостя всё-равно развернут. Но
топот копыт возобновился, и топот этот приближался.
Чтобы это не означало, в тот момент Савелию было безразлично. Но
что бы там не стряслось, оно чрезвычайное, раз пропустили конного к
запретной поляне.
Напряжение внутри нарастало, хотя внешне Савелий оставался
невозмутим.
И когда на поляну выкатился, переваливаясь на непослушных после
галопа ногах непривычный к верховой езде всадник, Савелий всё так
же пожевывал былинку, безучастно, глядя на спешащего к нему по
высокой траве человека.
Нехотя поднялся, не разговаривать же сидя, глядя снизу вверх,
как ребёнок на взрослого.
Взъерошенный нарушитель уединения сокесаря одышливо
представился, да Савелий и знал этого расторопного мужика в годах,
помощника главы поселения, который с тревогой на лице с опаской в
голосе выдавил: - Эта самае, Вашество, тама эта, по радиве
саабчение. Дяпеша. Жинку, значится, тваю, умыкнули супостаты.