– Плохие шутки, – сказал Юрий. – Я русский-то толком не знаю.
– Значит, заодно и русский выучишь.
И Крахоборов принес книги, принес кассеты с уроками английского языка, давал ежедневные задания.
Юрию очень хотелось сделать ему приятное, и он старался.
Но дело никак не шло. Оказывается, чудом сохранив себе сердце, печень, почки и прочие органы, он все-таки разрушил алкоголизмом одну очень ценную вещь: память.
Слушает запись с английскими словами, старательно повторяет, выключает магнитофон, пытается вспомнить, но на втором слове спотыкается, дальше – хоть убей. По десять, по двадцать раз прослушивает или вычитывает в книге, кое-как осилив сумасшедшее английское правописание, слова и выражения, пытается повторить наизусть: пустота, ничего в памяти не осталось!
Юрий чуть не плакал.
Но однажды, раздраженно листая учебник, наткнулся на стишок, он показался знакомым, потому что и на кассете был.
If I can stop one heart from breaking,
I shall not live in vain;
If I can ease one life the aching;
Or cool one pain,
Or help one fainting robin
Onto his nest again,
I shall not live in vain.
Стишок запомнился неожиданно легко, он прочел его Крахоборову – и даже с выражением. Крахоборов смеялся, бил его по плечу и благословил на дальнейшие подвиги.
Юрий выучил еще один, гораздо длиннее, начинающийся словами:
I want to live, I want to live…
И дело пошло, проснулась память и стала жадной, Юрий не только английские слова и фразы, он и содержание прочитанных книжек запоминал и пересказывал Крахоборову. Он делал это без фокусов, просто, но Крахоборов почему-то то и дело хохотал, ударяя себя по коленкам.
– Ты, брат, так излагаешь, что узнать нельзя: совсем другая история, – сказал он как-то и тут же задумался, привыкший моментально чуять пользу и в чужих, и в собственных словах.
– Вот что, – сказал он. – Изложи-ка ты мне эту историю на бумаге. Как рассказывал, так и изложи. В книгу не заглядывай.
– Зачем?
– Это не для баловства. Это дело, – веско сказал Крахоборов.
Что ж, Юрий мучился целую неделю – изложил, на ходу многое додумывая и придумывая, потому что просто пересказывать было неинтересно.
Крахоборов, читая, смеялся беспрерывно. Юрий этого не мог понять, поскольку и книжка, и история, по ней написанная, были трагическими. Он даже обиделся слегка.
– Ты художник! – сказал ему, извиняясь за смех, Крахоборов. – Художник-примитивист. Знаешь, что это такое?