А ведь память подсказывает, что все
это уже было. И больничная койка, и «Пионерская зорька», под
которую я очнулся.
Нет, определено главврач увлекся
ретро. Вон, приемник уже выдает обзор газеты «Правда». Кто-то
кого-то встретил, поприветствовал. Ну кому нужны такие древние
новости, да еще в повторе?
И коек в семьдесят шестом было
шесть. Посчитать, что ли?
Да, шесть. Лежат такие же бедолаги,
вроде меня. В правом боку ноет, голова еще соображает плохо. Глаза
толком не сфокусировались, но помнится, на потолке из семьдесят
шестого года была трещина, напоминавшая слияние реки Шексны и реки
Ягорбы. Если присмотрюсь и увижу эту самую трещину — точно,
глюк.
Глюк? Трещина на месте.
Раздвоение личности. Шизофрения? Или
я в настоящий момент просто умираю, и мне мерещатся всякие вещи,
которые со мной когда-то происходили? Вот, если сейчас рядом со
мной появится некий человек, тогда я умер. Или в процессе, но это
уже неважно.
— Привет, дружище. Пить, небось
хочешь? Ну, давай-ка я тебя напою.
Точно, умер.
Рядом со мной стоял мой наставник —
дядя Петя Веревкин, хотя на самом-то деле, это капитан милиции Петр
Васильевич Задоров, а Веревкиным его прозвали за умение виртуозно
«упаковывать» нарушителей закона. Бывало и так, что дядя Петя
приводил в отделение несколько человек, связанных веревками и вел
их по городу, словно бедуин верблюдов.
Петр Васильевич «пристрастился» к
веревкам еще в войну, на которую попал почти мальчишкой — в
восемнадцать лет. И всю войну отбарабанил в разведке. А чем ты
будешь «языка» вязать? Наручников разведке никто не давал (у нас,
впрочем, тоже о наручниках только слышали), а веревка она всегда
под рукой. В крайнем случае, можно что-то другое приспособить.
После войны дядя Петя еще два года
служил на Западной Украине, выкуривал из схронов «бандерлогов», а
уже потом пришел в милицию. Награды носить не любил, но на День
Победы все-таки их надевал. Два ордена Славы, два «Красной звезды»
(один за «бандеровцев»), "Отечественная война" первой и второй
степеней, целый иконостас медалей.
Про войну дядя Петя рассказывать не
любил. Да и кто из настоящих фронтовиков об этом рассказывал? Вон,
мой родной дядька, который до Берлина дошел, на все вопросы отвечал
просто: «Пшел ты ...». Направление давал очень конкретное, куда
идти.