Нет, не стану огульно хулить всех,
кого присылали к нам из партийных и советских органов. Вон, в конце
восьмидесятых, когда ликвидировали райкомы партии и райисполкомы,
то людей-то куда-то нужно было девать, дать им возможность
доработать до пенсии. Большинство — вполне себе адекватные и
хорошие люди. Крутых «ментов» из себя не строили, а дело делали. Но
были и другие, кто считал, что быть милиционером — это зазорно и он
имеет право на нечто большее. А капитан Зотов, как рассказывали
сведущие люди, по прибытии в горотдел претендовал на должность не
ниже майорской. А где таких должностей набрать? Уголовный розыск он
не потянет, а в замполиты отдела Горюнов не пропустил, а с нашим
начальником считались на всех уровнях. Поэтому, должность
инспектора Зотов воспринял как личную обиду, а должен бы
радоваться. Могли бы и участковым сделать. Хотя, лучше таких
участковыми не ставить.
— Вы, это, товарищ капитан в
отставке, — набычился Зотов. — Я приношу вам свои извинения. А с
товарищем младшим лейтенантом погорячился. — Повернувшись ко мне,
скривил губы и сказал. — Алексей Николаевич, если я в чем-то неправ
— то прошу простить.
Это он так быстро перевоспитался?
Ага, как же. Понимает, что если ветеран соратник Дрыгина, то будет
беда. А коли и не соратник, а просто ветеран, орденоносец, да
обратится в горком, а не то, не дай боже — в обком, то будет плохо.
Нет, с должности не уволят, но выговор по партийной линии закатят,
а это еще хуже, нежели по служебной.
— Ничего, товарищ капитан, все
бывает, — великодушно сказал я. — Так что, вы так и пишите:
пистолет в оружейной комнате, служебное удостоверение на месте, а
деталей своего ранения Воронцов не помнит.
— Ага, так и запишу, — кивнул
инспектор, косясь на строгого учителя, который ушел на свое место.
Принимаясь писать, Зотов продолжал коситься на отставного капитана,
а потом, наклонившись ко мне, прошептал. — Леша, ты попроси, чтобы
жалобу на меня не катал...
— Попрошу, — пообещал я, ставя свою
закорючку в конце страницы, там где написано: «С моих слов записано
верно, мною прочитано».
Капитан ушел. На некоторое время в
палате установилась тишина. Потом дядя Федя сказал:
— Слышь, Данилыч, а ты таким грозным
можешь быть, я аж сам испугался.
— Глупости это, — отмахнулся
учитель, но тут же слегка застонал, потому что попытался взмахнуть
раненой рукой.