Бабушек на лавочке у подъезда на этот раз не было, потому что по
вечернему времени их сменили подростки, возившиеся со старым
велосипедом. Завидев двух подходивших милиционеров, они сразу
притихли.
Глянул на пацанов, на всякий случай вложив во взгляд толику
строгости. Но я промолчал, а вот Саня спросил:
— Угнали у кого?
— А чё?! Наш это велик! — возмутился один из ребят. — Кого хошь
спрашивайте — не угоняли.
Приятель пришел к нему на помощь:
— Миха его из старых великов собрал, со свалки.
Я бы поверил. Рама погнута, проржавела, на колесах не хватает
половины спиц, а руль, словно его кто-то жевал. Кожа на седле
протерта, пружины торчат. Вот этот у парней точно никто не угонит.
Зато если наш легендарный «гаишный» старшина Катяшичев увидит
парней на таком велике – пиши пропало.
Спросить, что ли – на месте ли Бурмагин? Но эта шантрапа, в
отличие от бабушек, могла и не знать. Или не сказать. Тем более не
скажут – трезвый нынче охотник или пьяный? Если он пьяный, то
разговора не получится. Хуже бывает только в одном случае – если
мужик с похмелья. Поэтому я не пошел с утра, и не стал затягивать
визит до позднего вечера. Шестнадцать часов – самое то. Даже если
Бурмагин и пьет, он еще адекватен.
Квартира двадцать восемь отчего-то оказалась на третьем этаже,
хотя я думал, что она должна бы быть на втором.
Я нажал на кнопку звонка. Ноль реакции.
— Чего ты жмешь-то? — сказал за моей спиной Барыкин. — Не
видишь, проводок оторван?
И впрямь. Провод был словно откушен. Не иначе, кто-то
похулиганил,
— Дай-ка я, — отодвинул меня Саня и пару раз стукнул кулаком по
двери. — Эй, хозяин, открывай!
— Чё нада? Кто там?— донеслось изнутри.
Чуть было не брякнул: «Открывай, свинья, медведь пришел!» (Это
как-то внук выдал, вернувшись из детского садика), но напарник меня
опередил и, не мудрствуя лукаво, ответил в тон:
— Сто грамм!
Послышался скрип ключа, дверь приоткрылась.
Я помог, (не скрою, не слишком вежливо), двери открыться
полностью и узрел следующий «натюрморт»: Бурмагин – крепкий
мужичок, ростом слегка пониже меня, но шире в плечах, со щетиной,
уже начинающей превращаться в бороду, голый по пояс и в старых
трениках, с вытянувшимися коленками, вытаращил на меня глаза так,
словно увидел привидение.
Сколько раз авторы вставляли в свои тексты фразу, украденную у
классика. Но я не могу подобрать других слов, кроме тех, что
написал Николай Васильевич. Немая сцена.