Я откинул с груди одеяло и требовательно приподнял над постелью
правую руку — да, похудел я изрядно. И Вера, продолжая «несказанно
удивляться», словно под гипнозом, покорно обошла кровать, что-то
положила на тумбочку, чтобы освободить руки, помогла мне сесть и
опустила мои тощие ноги на пол.
И тут мы оба кое-что поняли.
Я, например, сообразил, что силёнок у меня нет на столько, что
даже одеяло с груди я откинул всего лишь до пояса, а ноги мои
опустились на пол фактически без моего участия, а исключительно с
ее помощью. И они показались мне такими худыми (и от того такими
несоразмерно длинными), что я закономерно удивился: как это я сумел
похудеть до такой «тощей степени».
И это всего за несколько дней?
То, что пальцы на руках стали также худыми и длинными, я заметил
еще раньше, но… как-то не задумывался. И чем дальше развивались
события по моему «вставанию с кровати», тем явственнее
формировалось в мозгу чувство, что ожидает меня впереди нечто
совершенно неожиданное (какая интересная тавтология – «ожидало
неожиданное»).
Я сидел на кровати и с удивлением разглядывал свои острые колени
и длинные тощие ноги. Сколько же я тут в действительности-то
пролежал? И руки настолько истощали, что пальцы показались мне,
повторяю, несоразмерно длинными. Так же, насколько я помню,
рассматривал свое синее тело-аватар тот самый десантник из
одноименного джеймскамероновского фильма.
А еще – мои тапочки, размера, так приблизительно, сорок
четвертого – сорок пятого.
Впрочем, почему мои? Это ведь казенные тапочки! Откуда у меня
могли бы взяться подобные — клеёнчатые и к тому же настолько
потрепанные? Так вот, эти тапочки вначале показались мне
великоватыми, но мои ступни – длинные худющие, словно два скелетных
фрагмента – вошли вовнутрь, как говорят механики, без зазоров, и я
почувствовал холод и крайнюю неуютность этих жестких больничных
тапок.
Вера, в свою очередь, тоже вдруг поняла, что делает некую, с
точки зрения медицины, непозволительную глупость.
— Что значит, я хочу встать? — вдруг опомнилась она. — А ну-ка
немедля в постель!
Но было уже поздно, да и я был настроен более чем
решительно.
— Держи крепко, — приказал я.
И она опять безропотно подчинилась.
Я оперся на ее руку, медленно встал, также медленно и осторожно
выпрямил позвоночник и, наконец, смело сделал два шага вперед.