С виду производивший впечатление совсем старого
человека, Фабрис представлял собой стереотипного врача. С
длинноватыми седыми волосами, голубоватыми мирными глазами с
толикой вечной усталости, и обрамлявшей лицо бородкой, сходившейся
на подбородке и вздымавшейся под самые ноздри. Старик хоть и был
уже почтительного возраста, знаний и умений пока не растерял. Его
эссенции поддерживали шаткое здоровье Молодого Бенедетти, то и дело
дававшее слабину не в одном, так в другом месте. Пожалуй он
единственный из слуг, кто относился к мальчику по доброму, без
сухого формализма, рисковал критиковать своего нанимателя в его
отношении к сыну.
- Вообще это твоя вина, что он отлынивает от учёбы,
ещё и не слушается меня, когда я его зову, - гневно бросил в ответ
Джаспер.
- Господин Лино, неважно себя чувствовал, поэтому я
дал ему отдохнуть.
- Хватит оправданий. Дай ему одну из этих твоих
микстур, а вы, оденьте его во что-нибудь поприличнее. И побыстрее,
- безапелляционно заключил отец, - Мы едем на приём к очень важным
персонам. Опоздаем – ваша вина будет, и поверьте я вам дёшево
отделаться не дам.
Захлопнув небрежно входную дверь, Джаспер покинул
столовую.
- Лино, как ты себя чувствуешь? – обречённо вздохнув,
спросил Фабрис.
- Всё хорошо, - понуро ответил мальчик, потирая
ушибленные места.
Другой ребёнок сказал бы всё как есть, но Лино не
мог…Или не хотел. То ли из-за отношения отца, то ли от собственных
умозаключений мальчика мало заботило происходившее с ним. Точнее
будет сказать, что все невзгоды, которые валились на него, он
воспринимал, как нечто должное. За его недолгую жизнь ему выпало
узреть слишком много человеческой мерзости избыточно отборной
марки. Обман и злость, лесть и интриги, блуд и разврат – не по
возрасту чётко мог Лино отличать одно от другого, пусть и не во
всех тонкостях. Так мало радостного и так много
горестного.
Да, Лино был сыном успешного купца, но состояние
отца, его вечные разъезды и несчётное множество пассий Джаспера не
давали ничего кроме уныния и грусти. Среди своих сверстников Лино
был не в своей тарелке, ибо в свойственной им манере они подражали
своим предкам. В какой-то степени Лино везло, что его положение
редко оказывалось ниже по статусу, чем у других. Иначе бы быть ему
нещадно хулимым. Хотя даже так он знал, что за спиной те, кто ему
дружески улыбался при встрече, смешивали его с самой отвратной
грязью, какую можно было представить.