Мне говорят, что я красивая. Говорят часто, много голосов. Но даже если бы они говорили все одновременно, они не смогли бы заглушить голос отчима, въевшийся в мозг. Он накладывается поверх реальности и звучит громче всех, потому что звучит в голове, а все остальные – там, далеко, снаружи.
Я зажмуриваю глаза и трясу головой, чтобы отбросить воспоминания. И так с каждым зеркалом, каждой витриной, каждым окном – все начинается сначала.
***
От матери мне остались деньги. Немного. Хватит на первоначальный взнос за ипотечный кредит. На вложение в какое-нибудь прибыльное дело. Деньги должны двигаться, все это говорят. Но если я потрачу их на свой дом или открою, как мечтала, лингвистическую школу, то моя мать, ее кости, силы, ее кровь лягут в фундамент моей жизни и останутся там навсегда. Самое лучшее, что можно сделать с ее деньгами как с последним ее подарком – развеять их по ветру. Как прах. Я бы хотела отпраздновать ее смерть. В конце концов, она была веселой женщиной. Ей бы пришлось по душе, что я стараюсь найти любой повод для праздника. Я делаю как она. Яблоко от яблони.
В тот же день я купила билеты до Парижа.
***
Всю свою жизнь я жила с отчимом в одном доме, но помню лишь его ноги. Я так и не осмелилась поднять взгляд выше колен. Его пальцы на ногах я помню во всех подробностях, но если бы меня спросили, какого цвета были его глаза, я не смогла бы ответить. Я знаю его лицо по фотографиям – вот он обнимает мою мать, вот он с друзьями, вот он смеется. Я не помню, как звучит его смех. Он – это только ноги. То в туфлях, то в носках, то в домашних тапочках, а выше них – ледяной туман. Ледяной туман, из которого время от времени вдруг показываются руки и колотят меня по голове. Они хватают меня за косы и поднимают над полом. Из тумана на меня сыпется град ударов, а я не смею пошевелиться и убежать – нет смысла, взрослый мужчина легко догонит ребенка. Все, что я могу – закрыться руками и ждать.
Когда человека бьют с раннего детства и никогда не извиняются, не просят прощения, не стыдятся и на следующий день ведут себя так, будто ничего не случилось, то ребенок невольно, как повторяющийся, вдалбливаемый урок, усваивает эти побои как одно из правил жизни, которых нельзя изменить. Наравне с солнцем, ветром, земным притяжением. Ему кажется, если взрослые ведут себя так по отношению к нему, значит, все это чем-то оправдано, чем-то, что он лишь по глупости не может понять. Оставалось только принять это. Я и не думала сопротивляться. Это просто не приходило мне в голову.